— Привет, Эшли, — здоровается Пэйт, выходя навстречу. — Ты сегодня раньше. Все хорошо в школе?
— Привет, Пэйт. Да, все нормально.
— Привет, дочка! — я направляюсь к лестнице, но отец окликает меня: — Как прошел школьный день?
— Отлично.
— И все? Больше ничего нам не расскажешь?
Больше? А что рассказать больше, если с виду действительно ни к чему не придраться?
Я снимаю со спины рюкзак и расстегиваю куртку, пересекая холл и часть гостиной.
— Нет, не расскажу. Я лучше пойду к себе.
— Постой, Эшли! — Патриция окликает меня и подходит к лестнице, когда я начинаю по ней подниматься. — К шести вечера к нам приедут мэр Болтон с супругой и еще одна влиятельная пара конгрессменов от нашего штата. Предполагается домашний ужин, и я предупреждала о нем заранее. Надеюсь, ты оденешься и спустишься к гостям?
— Нет, Пэйт, извини, но я не смогу.
— Почему? Ты плохо себя чувствуешь? Для нас с Брайаном это крайне важно.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь. Смотрю на мачеху.
— Эшли? — с нажимом произносит отец. — Это всего лишь ужин, с которого ты в любой момент сможешь уйти. Ну, что тебе стоит, дочка?
Мне ничего не стоит, и дело вовсе не в моем самочувствии, а в том, что я не хочу никого видеть. И тем более незнакомых мне людей, которым должна улыбаться, быть вежливой и поддерживать с ними не интересный мне разговор, даже зная, что являюсь частью жизни мачехи и для нее это важный шаг — всем открыто представить свою семью. В любой другой раз я была бы рада ее решению, но невозможно изображать радость, не чувствуя ее в себе. Как невозможно докричаться до глухого, если он смотрит в другую сторону.
— Извини, Пэйт, — повторяю, обращаясь к мачехе. — Я не смогу быть приветливой с гостями и только все испорчу, даже зная, что для тебя это важно. У меня была трудная неделя и все, чего я хочу — это уйти к себе и никому не мешать.
— Но, Эшли…
— У вас есть идеальная Кэтрин! Я уверена, с ней не будет никаких проблем!
— А как же ты?
— А мне вам сначала придется научиться доверять и только потом садить за стол. Иначе… еще влезу локтями в суп! Будете потом за меня краснеть!
С прошлой субботы мы с родителями так и не поговорили. И не потому, что они не пытались, а потому, что ничего не вышло. К разговору ультиматумов я не привыкла, а кричать в глухую стену не видела смысла. И объяснять ничего — тоже. Каждый человек рождается с правом голоса и правом совершать ошибки. Жить не по указке и любить не по правилам. Смотреть в ту сторону, в которую он хочет, и идти собственным путем. Если у него отнять право быть собой, то что ему останется?
Правильно, то, что сейчас оставалось мне — просто уйти. Пока лишь в свою комнату, но уже очень скоро, когда закончится школа — в свою собственную жизнь.
Я вошла в спальню и прикрыла дверь. Оставив рюкзак у стола, освободила волосы от резинки, переоделась в домашнюю одежду и легла на кровать. Аппетита не было, так что я не боялась проголодаться. Попробовала читать, но ничего не вышло — мысли снова и снова возвращались к Мэтью, заставляя всякий раз опускать книгу. К тому, каким он был со мной в этой комнате и каким я его узнала позже.
Парень с секретами, который однажды, ворвавшись в мою жизнь, украл и мое сердце.
Я скучала по нему и на глаза вновь навернулись слезы.
Почему даже оставшись наедине с собой, нельзя просто закрыть двери от всех проблем и сомнений? Почему люди на это не способны? Почему я сама, упрекнув в этом Мэтью… сдалась?..
Я встаю с кровати, подхожу к окну, закрываю жалюзи и включаю компьютер. Сажусь в кресло за стол с надеждой погрузиться работу. Потому что единственное, что сейчас способно отвлечь меня от мыслей — это фотографии. А их накопилось немало. Школьных и сделанных специально для конкурса — мое участие в котором, к неподдельному удивлению, затянулось.
Я и сама не ожидала, что пройду до последнего тура и останусь в числе пяти лучших начинающих фотографов, каждый из которых претендует на победу. А значит, на публикацию своих снимков в одном из самых известных журналов Америки. Неплохой приз для старшеклассницы, не правда ли? Так что я открываю сайт журнала и принимаюсь изучать фотографии других участников. Читаю новые статьи именитых фотографов и делаю для себя заметки — все, что может пригодится для усовершенствования мастерства.
Внизу слышны голоса гостей. Чей-то смех, шаги на втором этаже и разговор на улице. Чужое присутствие в коттедже Железной Пэйт. Но мне оно не мешает. Сейчас я наедине с собой и обо всем забываю на несколько долгих часов… до тех пор, пока день за окном не сменяет поздний вечер, дверь в мою комнату открывается, и в спальню входит отец.
Если бы не его присутствие, я бы, наверное, и не поняла, что уже неизвестно сколько времени пялюсь на экран монитора, пересматривая фотографии с субботней ярмарки. Наши с Мэтью фотографии, на которых этот невероятный парень улыбается и почти везде смотрит на меня. Даже тогда, когда я нахожусь по другую сторону фотокамеры.
Сбоку от монитора на столе так и лежит осенняя корона, которую он выиграл для меня в конкурсе яблочных пирогов. Красивое рукотворное чудо, которое навсегда останется самым дорогим подарком моей юности.
Я не прячу фотографии от отца. Мне нечего стыдиться. Раз уж он вошел, пусть видит. И он долгое время смотрит их вместе со мной, молча стоя за моей спиной.
— Эшли, нам надо поговорить.
Я пожимаю плечами: наверное, надо. Но трудно начать разговор с самым родным человеком, помня о том, как глубоко его слова ранили душу. Потому что придется вынимать занозы. И потому что знаю: больно будет не только мне.
— В прошлый раз у нас ничего не вышло.
— Я хочу попробовать снова. Ты… встречаешься с этим парнем?
— Нет, — я не оборачиваюсь. Отец молчит, глядя на последнюю фотографию, сделанную по нашей просьбе незнакомцем, на которой я широко улыбаюсь в объектив, придерживая на голове корону, а Мэтью обнимает меня, целуя в щеку.
— Но не потому, что ты так захотел, — продолжаю свой ответ. — А потому что Мэтью тебя услышал.
— Понимаю.
Сейчас он многое мне хочет сказать, хотя и не знает с чего начать, я это чувствую. Но на то мы и родные люди, чтобы прощать друг другу даже не сказанное. Сейчас не это важно, не сожаление о брошенных сгоряча обидных словах. Именно поэтому ладонь отца ложится на мое плечо и гладит его.
Глава 18
— Пап, ты помнишь нашу первую встречу с Патрицией и Кэтрин — на летней ярмарке?
— Конечно. Для меня она случилось будто вчера.
— Кейт в тот день закатила настоящую истерику, а Пэйт нам обоим показалась высокомерной богачкой. Которая боялась испачкать дорогие туфли о мокрый газон и смотрела на нас, только что приехавших в Сэндфилд-Рок, как на двоих бродяжек, хотя и старалась быть вежливой.
