И, вздохнув, села ждать. Сердце сладко замирало в предвкушении скорой встречи. Сколько ему понадобится, чтобы найти наш корпус? Минут пять, шесть, десять? Но не прошло и пары минут, как в коридоре послышались шаги. Сначала я решила, что кто-то из наших вернулся, но нет, шли именно к нашей комнате. И через секунду-другую дверь тихонько приотворилась.
Ого, как Дима быстро! Я радостно поднялась с кровати, шагнула на встречу и в недоумении остановилась. В комнату вошёл Попович и тихо затворил за спиной дверь...
31
В комнату вошёл Попович и тихо затворил за спиной дверь.
Я невольно отступила, чувствуя, как в груди волной поднимается паника.
«Да нет, он ничего мне не сделает, он же учитель! Он не может…», – успокаивала я себя в мыслях, но чувствовала, как, несмотря на все доводы, внутри нарастает нервная дрожь.
Попович оглядел нашу тесную комнатушку, оклеенную зелеными обоями, рюкзак Филимоновой на койке у окна, мои разложенные на тумбочке вещи: зеркальце, расческу, резинку для волос. Потом уставился на меня.
– Почему не пошла в столовую? – спросил он, делая шаг вперед.
Несмотря на невинный вопрос, тон его был до омерзения мурлыкающим, а взгляд, которым он ощупывал меня сантиметр за сантиметром, сально блестел.
– Как раз туда собиралась, – вымолвила я не своим голосом.
– Что-то долго ты… все ваши уже там. Сказано же, вы должны слушаться меня и Александру Михайловну. Мы ведь за вас головой отвечаем, – продолжал он мурлыкать, буквально облизывая взглядом мою шею, грудь ключицы. Я пожалела, что расстегнула олимпийку.
– Я сей…
– От вас всего-то и требуется соблюдать дисциплину. Делать то, что велено, – не дал мне ничего сказать Попович. – И не своевольничать.
– Я не своевольничаю, – выдавила я и непроизвольно взяла с кровати сумку, словно пытаясь ею прикрыться или защититься. Хотя он пока ничего такого и не делал, только смотрел.
– Как же? – пухлые влажные губы расплылись в кривой улыбке. – Почему же ты тогда здесь, одна, а не со всеми?
Бред какой-то…
Тут дверь снова распахнулась. Дима! Боже, как я была рада его видеть! Как никого и никогда. Он остановился на пороге, недоуменно глядя то на меня, то на физрука.
Попович же моментально изменился в лице. Сделался строгим. Но я успела заметить секундный страх в тот самый миг, когда он только услышал шум за спиной. Безотчетный страх, как у вора, которого застигли врасплох. Может, физрук и не хотел ничего преступного совершить – все-таки он не сумасшедший и должен понимать, что его и посадить могут. Но мысли у него определенно были самые гадкие. Иначе откуда этот страх?
– Еще раз повторю, Татьяна, впредь никакой самодеятельности. Сказано идти в столовую или ещё куда, значит – идешь со всеми в столовую. Понятно?
Я заторможено кивнула, подмечая, что тон его тоже стал совсем другим. Менторским. Без тени игривости, без малейших скользких намеков.
Попович мельком осмотрел Димку, который ответил ему хмурым тяжелым взглядом, и вышел, бросив через плечо:
– Поторопись.
Как только за ним закрылась дверь, Дима спросил:
– Что ему надо было?
– Ты сам слышал. Пришел зачем-то. Привязался с этой столовой…
Про свои подозрения я постеснялась Диме говорить. Язык не повернулся. Да и всякий раз, когда у меня случались подобные моменты с Поповичем, все кругом начинали кричать, что я всё выдумываю, что у меня паранойя, что я клевещу на распрекрасного физрука. Рютина вообще однажды заявила, что я выдаю желаемое за действительное. Дуры…
– Странный он какой-то.
– Да ну его, – отмахнулась я. – Лучше скажи, почему вы так долго?
– На заправку заезжали… А ты... ты очень красивая…
Я смущенно улыбнулась. Дима больше не хмурился. Он смотрел на меня так, будто мы сто лет не виделись и наконец встретились.
Потом мы всё же отправились с ним в столовую. Неплохо подкрепились, ну я во всяком случае, Дима, по-моему, к каше не притронулся, а после завтрака нас созвали на центральную площадку. Довольно просторную с небольшой деревянной трибуной и флагштоками.
Нас выстроили в две шеренги напротив друг друга, слева и справа от трибуны, за которой топтались оба физрука, наша Александра Михайловна и химичка, Ольга Юрьевна, классная ашек. И ещё какой-то незнакомый тип.
– Это, по ходу, директор лагеря, – сообщила всезнающая Филимонова.
И она оказалась права. Он представился, сказал пару фраз в духе «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Потом взял слово Попович:
– Мы долго думали, в каком формате провести сегодняшние соревнования. Как обычно – эстафеты и всё такое прочее – или что-нибудь новенькое. И вот Юрий Георгиевич предложил блестящую идею, а мы все одобрили. Уверен, вам тоже понравится. Это будет не просто соревнование, это будет военная игра…
В общем, суть блестящей идеи заключалась в том, чтобы мы, две команды противников, бегали по лесу на территории лагеря и искали поклажи. Места, где они спрятаны, были помечены на самодельной карте синими крестиками. Всего тринадцать крестиков – а, значит, и тринадцать поклаж. Какая команда быстрее, ну или больше, отыщет, та и победила.
Хотя нет, там имелись еще нюансы. Нам всем нацепили на рукава что-то вроде повязки. Ашкам – красные, а нам – жёлтые. Так вот мы, помимо розыска поклаж, должны еще и «убивать» противника. То есть срывать эти самые повязки и забирать себе. Сорвал – значит, убил. Потом все трофеи сдать либо Поповичу, либо физруку парней, Матвейчуку. А когда будет подсчет итогов, учтутся не только найденные поклажи, но и кто сколько врагов «ликвидировал».
И за победу, между прочим, пообещали приз. Хотя наши с ашками без всяких призов, исключительно ради морального удовлетворения, готовы биться в любое время. А победить – это прямо вопрос чести.
– Ну что, орлы, – прогремел раскатистым басом Матвейчук, – готовы доказать всем, кто из вас сильнее, быстрее, находчивее? Словом, чья команда круче?
Пацаны и нашего класса, и 11 «А» гарканули дружным хором:
– Дааа!
Девчонки, чуть тише, тоже поддержали боевой клич.
– В таком случае сейчас расходимся по своим корпусам, готовимся к бою, получаем всё необходимое, а в одиннадцать тридцать, начинаем…
Со обеих сторон поднялся галдеж.
– А можно пленных брать? А если друг у друга сорвут повязки? А как поклажи выглядят? А бэшек на два человека больше, это нечестно…
Только я не участвовала в обсуждении. И Дима. Мы стояли каждый среди своих, на расстоянии нескольких метров, но смотрели и видели только друг друга.
Потом нас снова развели по корпусам, где каждому вручили карты и повязки.
