— Тогда мы готовы вас выслушать!
— Константин, как вам, наверное, известно был моим женихом! Честно говоря, после смерти моего мужая не надеялась снова пойти под венец, да еще и так скоро, но Костя покорил мое сердце, — я изобразила на лице трепетную растерянность и посмотрела на Крайнова-младшего, чем явно вызвала неодобрение его отца.
— Он замечательный человек, лучше всех, кого я знала прежде! Он по-настоящему понял меня и обещал позаботиться, стать для меня опорой в жизни, — мне было сложно изобразить слезы, но выражение муки на моем лице было искренним, ведь боль вполне натурально заставляла меня дрожать всем телом, сводя икроножные мышцы очередной судорогой.
— В жизни мне пришлось пройти через многое! Признаю, я не всегда удачно с этим справлялась! Когда отец выдал меня замуж за нелюбимого, я, отчаявшись и помутившись рассудком, спрыгнула с балкона и едва не умерла. Костя же научил мое сердце любить! Я ужасно боялась, что наше хрупкое счастье будет разрушено! Слышишь, милый?! Я так сильно люблю тебя! — выкрикнула я, глядя в темные омуты демона, от которого сейчас осталась лишь оболочка.
Волнение накатывало с новой силой, и я чувствовала обжигающий жар в груди, а иногда казалось, что мне вот-вот не хватит воздуха, чтобы вдохнуть и закончить речь.
— Сначала в мое поместье вернулся граф Олег Бориславович Богданов и объявил меня предательницей, грозил лишить дома, обвинил в смерти своего отца, обещал, что подаст на меня в суд. Я была огорчена и подавлена, ведь это жестокая клевета: я не способна причинить кому-либо вред! И все же никогда я не желала зла графу Богданову, хотя ужасно опасалась быть осужденной несправедливо. Вечером, после охоты, мне сообщили о несчастном случае и смертельной ране графа. Я была убита горем, понимая, что уже не смогу убедить его в своей правоте и не смогу добиться его прощения! Я подумала, что я проклята, что несчастья будут преследовать меня всю жизнь, и решила покончить с собой — я выпить яд! Понимаете? Это казалось мне правильным, я е хотела нести горе и боль в жизнь любимого…
— Так вы утверждаете, что намеревались совершить новую попытку самоубийства? Но как, в таком случае, пострадавшим оказался граф Крайнов? — выражая недоверие, поинтересовался судья, сверля меня холодным ироничным взглядом.
— Константин был очень чутким и внимательным. Он заметил, что со мной что-то не так и вечером постучал в мою дверь. Граф всего лишь волновался, а я… я не хотела, чтобы он мне помешал! Я знала, что он не позволит мне навредить себе и попыталась прогнать его!
Ноги почти не слушались меня, на глазах выступили слезы, я вцепилась в крышку стола и слегка склонилась вперед, чтобы хоть немного облегчить боль. Думаю, со стороны мои слезы выглядели более чем правдоподобно, судя по удивленно-обеспокоенному лицу герцога и озадаченному выражению глаз Крайнова-старшего.
Дрожь, проявившаяся теперь и в речи, кажется, подействовала даже на моего отца, который, прищурившись, не сводил с меня глаз. Наверное, начал опасаться, что меня могут оправдать.
— Что было дальше? — нетерпеливо спросили меня.
— Как я уже сказала, я решила выставить его за дверь. Я смутно помню произошедшее в тот момент! Я плакала, злилась на него, кричала, даже ударила его! Костя понял, что я не в себе, и попытался меня утихомирить. Но у него ничего не вышло, и тогда ему пришлось привязать меня к изголовью кровати, чтобы я не смогла навредить себе! — я снова посмотрела на бывшего жениха с грустью и болью, изображая крайнюю степень раскаяния и сильно опасаясь, что со стороны это может казаться неправдоподобно и неискренне.
— Он был очень огорчен нашей ссорой и машинально потянулся за бокалом вина! Я была не в себе и не сразу поняла, что происходит! Я хотела остановить его — правда хотела! Но было уже поздно… он принял яд вместо меня! Я не могла помочь и позвать на помощь до тех пор, пока мне не удалось освободить руки! — я драматично уставилась на свои руки, заставила себя оторвать их от стола, покачнулась и выставила обе кисти вперед, демонстрируя отметины от веревок на запястьях суду, а потом, наконец, рухнула обратно на скамью, закрыла лицо руками и заплакала.
Я жмурилась, пережидая новые и новые судороги в икрах и громко всхлипывала, потому что боль никак не прекращалась и на какое-то время я утратила связь с реальностью, немного опомнившись только тогда, когда меня стали настойчиво звать по имени и пихать стакан с водой прямо в лицо.
Вода, конечно, ни черта не убавила моей боли, но я смогла проглотить всхлипы и немного взять себя в руки. Господи, когда же весь этот цирк закончится?!
— Посмотрите на нее, она всего лишь жалкая актриса, которая не стыдится притворяться невинной овечкой даже в зале суда! — разъяренный голос отца заставил меня вздрогнуть.
— Папа, за что ты меня так ненавидишь? — очень стараясь изобразить ту самую «невинную овечку», пискнула я.
— Замолчи! — проверещал он.
— Князь Строгонов, ведите себя подобающим образом! — одернули отца и заставили умолкнуть.
А вот дальше началось самое интересное. Доктор Робер, утверждал, что долгие годы был вынужден мириться с жестокостью моего отца, избивающего своих детей. Лекарь рассказывал об особой ранимости и впечатлительности его пациентки, а ярким примером неустойчивости моего душевного состояния он посчитал ту самую попытку покончить с собой в день моей свадьбы.
Жаль, что ваша совесть не проснулась раньше, доктор! Впрочем, «совесть» месье Бопре сидела рядом — в лице небезызвестного мне герцога и внимательно следила за каждым его словом мрачным и крайнем опасным взглядом.
Откуда-то взявшийся городовой, рассказывал о новых обстоятельствах разбирательства между мной, князем Сторогоновым и австрийцем Эриком Каустом. Он уверенно утверждал, что мы с сестрой стали жертвами нападения и серьезно пострадали от рук князя, а Бопре потрудился сообщить, что это также могло пошатнуть мое душевное равновесие!
Честно говоря, я ничего не слышала об этом разбирательстве с момента освобождения Эрика из-под ареста, но Оливер явно умеет поворачивать события и факты в нужном направлении.
Сам герцог Богарне выступил в роле давнего ДРУГА Константина (а я-то все гадала, в качестве кого он здесь присутствует, и, кажется, Владимир Крайнов удивлен не меньше моего!).
— Я лично был свидетелем того, как нежно и глубоко любила своего жениха эта девушка! Такой преданности и отзывчивости можно только позавидовать! Уверяю вас, эти двое были созданы друг для друга и Константин, как настоящий джентльмен, сделал девушке предложение, а она, конечно же, дала свое согласие! Я не могу представить, чтобы это хрупкое создание могло сознательно разрушить свое счастье, господин судья! Риана Николаевна — больной и глубоко несчастный человек, нуждающейся в помощи и лечении! Посмотрите на нее, разве это не кажется вам очевидным? Я считаю своим долгом защищать ее, как того бы хотел сам Константин, очень жаль, что он не может сделать этого лично!
— Что вы здесь устроили Богарне? — не выдержал Крайнов-старший. — Это что, заговор?
