Мои пальцы безвольно разжимаются и руки соскальзывают вниз, тянутся к его ладони, застывшей на моем животе, чтобы избавиться от слишком опасного и слишком интимного прикосновения. Но у меня не получается даже на миллиметр сдвинуть его огромную пятерню! Мои руки так и остаются под водой, сжимая его широкую кисть в дурацкой попытке хотя бы не позволить ему еще более бесстыдные прикосновения.
— Конечно, он все мне рассказал, Риана! Именно за это я и плачу ему деньги! — тем временем отзывается Оливер, продолжая всматриваться в мое лицо, затягивая меня в страшный омут своих глаз, гипнотизируя и подчиняя.
— А теперь еще раз, Риана! Я очень хочу знать правду! Кто отец этого ребенка, ты знаешь?
Я моргаю, отпуская с потяжелевших ресниц первую слезинку.
— Крайнов никогда меня не касался, — тихо произношу и роняю еще одну прозрачную каплю.
Герцог молчит, несколько мгновений изучая мое лицо, потом выдыхает и отпускает мой подбородок. Его взгляд леденеет, глаза цвета серой предрассветной дымки теперь напоминают мне закаленную сталь: они словно вспарывают кожу, останавливают мое сердцебиение и лишают последнего воздуха.
— Значит, только что, ты хотела убить МОЕГО ребенка?! — скорее констатирует, чем спрашивает Оливер, и я наконец понимаю, что действительно боюсь его — по-настоящему боюсь!
Каким-то нечеловеческим усилием я отрываю от себя его руку и, выплеснув воду на пол, перемещаюсь к противоположному краю ванны, прижимаю колени к груди, чтобы не касаться его ног и прикрыть тело.
— Вы точно сошли с ума! — заикаясь, произношу я.
— Неужели, ну давай, расскажи мне хорошую сказку, чтобы я в нее поверил! — Я предположил, что графский выродок надругался над тобой, взял силой, и ты не хочешь это дитя именно поэтому! Но теперь я не стану искать тебе оправдания! — он перешел на «ты», грубо подчеркивая свое пренебрежение и, полагаю, мою ничтожность в его глазах.
— Так какую отраву ты попросила заварить для тебя сразу после того, как узнала о беременности? — срывается на обвиняющий крик герцог.
Оливер делает рывок и склоняется надо мной, и я почти уверена, что уже никогда не выберусь из этой ванной, так и останусь тут! Громко всхлипываю и качаю головой из стороны в сторону, не в силах произнести слов, чтобы оправдаться. Что-то внутри меня сломалось и треснуло, я не могу и дальше продолжать доказывать всему миру, что имею столько же прав на жизнь, как и они все! Почему каждый новый свободный вдох обязательно требует такой мучительной платы?
— Я задал тебе вопрос! — рычит над ухом Оливер, вынуждая меня вздрогнуть всем телом.
Я поднимаю глаза и, почти не надеясь добиться понимая, отвечаю:
— Алиса послала мне эти травы вместе с остальными вещами, это лечебный сбор от головной боли… — я снова шмыгаю носом, пытаюсь совладать с дрожью и не могу, холод сковывает тело, словно я в ледяной проруби, а не в теплой ванне… сжимаю кулаки и заставляю себя говорить четче.
— Я не сказочница, чтобы развлекать вас историями, месье Богарне! Этот травяной чай всегда помогает мне и безвреден для детей, а микстуры вашего доктора очень противно и подозрительно пахнут! Если вы не собираетесь топить меняв этой чертовой ванне, то я, пожалуй, лучше вернусь в свою комнату, соберу вещи и уйду куда-нибудь подальше от вас!
Я прикрываю левой рукой грудь, очертания которой легко угадываются сквозь тонкую белоснежную ткань, цепляюсь правой за чугунный борт, намереваясь подняться, и снова оказываюсь в руках мужчины. Он грубо и по-медвежьи сковывает меня в своих объятьях и прижимает к себе. Мы оба стоим на ногах, посреди ванной, вода ручейками струится по нашим телам, холодит кожу, вызывает мурашки по телу. Мои руки упираются в грудь герцога, безуспешно пытаясь оттолкнуть. Он совершенно обнажен, и я боюсь опустить взгляд, тяжело выдыхаю и упираюсь лбом в эту непробиваемую твердь. Черт бы побрал всех мужчин с их силой и привычкой ее демонстрировать!
— Прости, — слышится мягкий и вкрадчивый голос, но я никак на него не реагирую, только жмурюсь и едва качаю головой. Не буду я никого прощать! Не после такого уж точно!
— Моя жена, Амалия, выпила нечто подобное, чтобы избавиться от нашего малыша! Я подумал… да не важно, что я подумал, просто прости меня, девочка! — знакомые ладони осторожно гладят спину, медленно, едва касаясь тонкой ткани, словно я вдруг превратилась в фарфоровую статуэтку и могу разбиться.
— Но это же чудовищно, это… убийство, — растерянно бормочу я, запрокидывая голову, чтобы заглянуть в глаза и утонуть в океане чужой боли. Оказывается, не такой уж он и бесчувственный, скорее раненый зверь, который не готов доверять и не умеет прощать, потому что его однажды уже предали.
Я тянусь руками к его лицу и касаюсь ладонями четко очерченных скул, дрожащими пальцами виду чуть ниже, замирая и не понимая собственных действий, откуда-то взявшейся смелости. Его ладони опускаются поверх моих. Шторм там, в серых омутах, превращается в штиль. Герцог медленно склоняется и касается моих губ в осторожном и нежном поцелуе. Я робко отвечаю, чувствуя, как тают льдинки, сковавшие мое сердце, крошатся, царапая и раня, но уже неглубоко и не больно. Его руки снова оказываются на моей талии, притягивают ближе к обнаженному телу, вынуждая почувствовать его желание. Смущение окрашивает лицо краской, но я не отстраняюсь и больше не пытаюсь оттолкнуть, мне хочется забрать его боль и отдать немного своего тепла.
Даже когда его пальцы осторожно стягивают с моих плеч мокрую сорочку, я лишь сильнее жмурюсь и продолжаю целовать, забывая сделать очередной вдох.
Бесформенная тряпка падает в воду, Оливер отрывается от моих губ, целует висок, скулы, подбородок, касается шеи горячим дыханием, сжимает в крепких объятиях почти до хруста в костях. Потом отстраняется, выбирается из ванной и почти сразу подхватывает меня на руки, словно я совсем ничего не вешу, прижимает к груди и уверенно распахивает дверь.
— Замерзла? — спрашивает, опуская меня на постель и нависая надо мной нерушимой глыбой.
— Немного, — тихо бормочу я.
Надо бы сказать совсем другое, оттолкнуть, попросить прекратить это безобразие… но мысли улетают прочь, когда его губы снова меня целуют. Обманчиво нежно, ласково и почти просительно — так, что я уже не могу сопротивляться, отвечая ему, стараясь угнаться за вихрем разгорающихся во мне чувств. Увы, но мне их уже не обуздать, не остановить и не затушить!
Он целует шею, прокладывая дорожку из легких, но теплых касаний вдоль горла, острых ключиц, замирает чуть выше груди и смотрит мне в глаза, а я лишь пытаюсь не забывать иногда дышать! Закрываю веки и слепыми пальцами скольжу по шелковому покрывалу, хватаюсь за широкие плечи, впиваясь в кожу ногтями.
Я закусываю губу, сдерживая рвущийся изнутри стон, когда он добирается до моей груди и накрывает ртом тугую горошинку, вынуждая меня прогнуться в спине. Оставляю красные отметины на широких плечах и запускаю пальцы в его волосы. Еще несколько мгновений этой пытки, и я не могу молчать, жалобно всхлипываю, только совсем не от боли…
