Глава 12
Да что же не так с этими мужчинами? Или со мной? Я проклята? Обречена? Что за выбор они мне предлагают? Мир сошел с ума?
Я вне себя от гнева и разочарования, я по-настоящему в отчаянии! Еще совсем недавно я была огорчена поведением Крайнова, но твердо уверяла себя в том, что все к лучшему, что граф наконец-то показал свой истинный облик во всей красе! У меня и в мыслях не было ответить согласием на его непристойное предложение, и я была уверена, что, поговорив с герцогом, добьюсь понимания. Я полагала, что он поверит и поможет нам! А в результате чувствую себя жалкой овцой, загнанной в угол матерыми и оголодавшими волками!
Герцог, в котором я сразу же узнала того самого хмурого ревнивца Оливера, до безумия влюбленного в свою жену, показавшего мне истинную ценность танца и музыки, казался совершенно другим человеком. А где же тот незнакомец, что являлся мне во снах в виде туманного образа, вдохновляющего меня к борьбе день ото дня?
Нет, я решительно не могла ему противостоять: кажется, такого со мной еще никогда не случалось. И дело даже не в его необычной внешности, более подходящей русскому богатырю, суровому викингу, но уж точно не французскому дипломату. Нет, он подавлял меня одной силой своего взгляда, в его серо-голубых глазах было столько льда и стали, что я боялась дышать полной грудью, боялась пошевелиться.
Зачем я ему, что за игру он затеял? Неужели все в этой жизни сводится к одному и тому же — низменному стремлению удовлетворить свои потребности?
Голова снова кружилась, виски неприятно сдавливало, и я с трудом добрела до кушетки. Мне просто необходимо перевести дух и немного прийти в себя.
Выбор… никакого выбора у меня нет. Только герцог способен помочь Эрику! У меня нет связей, чтобы добиться желаемого своими силами, я не смогу одолеть отца в этой схватке без посторонней помощи! И не смогу посмотреть в глаза сестре, если не спасу австрийца!
Моя мигрень не отступает, и яркий свет сильно раздражает глаза, которые снова слезятся. Но ведь я вовсе не желаю рыдать на радость публике! Их голоса, противный смех, восторженные и фальшивые восклицания оглушают меня. В огромном, просторнейшем помещении мне вдруг невыносимо тесно и не хватает воздуха.
Я поднимаюсь на ноги и, поддавшись порыву, направляюсь к выходу. Желание сбежать и оставить графа и герцога ни с чем кажется крайне соблазнительным. Пожалуй, это сбило бы спесь с каждого!
Оказывается, пятый тур объявят следующим. Я замираю на полпути и замечаю обоих: Крайнов разговаривает с каким-то гусаром в правом конце залы, а герцог Богарне отстраненно выслушивает вдохновенные речи князя Сухорукова в левом.
Они смотрят через весь зал друг на друга и не замечают меня, между ними целая толпа смеющихся, кружащихся в танце пар и в то же время незримая стена отчуждения и лютой ненависти. Почему я оказалась между двух огней, превратилась в разменную монету или, может быть, желанный трофей?
Мне противно от этих мыслей. Отвернувшись, я ищу глазами выход. В этот момент лакей в очередной раз распахнул двери, пропуская новых гостей. Я не раздумываю и делаю первые уверенные шаги на пути к свободе, пытаюсь глубоко дышать и не останавливаться, не думать о том, что собираюсь трусливо сбежать, спасая свою гордость и честь, от которой и так мало что осталось.
Все вокруг начинает расплываться, жжение в глазах почти нестерпимое, я снова чувствую боль в ноге и стараюсь не хромать и не опускать плеч.
И все же, дойдя до двери, я первым делом дотягиваюсь пальцами до гладкого дерева, переношу вес с больной ноги на здоровую и отчаянно пытаюсь перетерпеть новый приступ головной боли, заставляю себя глубоко дышать и как можно медленнее выдыхать.
— Ваше благородие, вам плохо? — вежливо интересуется лакей, молодой юноша с почти детским голосом.
Я не отвечаю, вздрагиваю всем телом, когда вдруг объявляют вальс, тот самый, пятый тур вальса…
Это действует на меня отрезвляюще, я поднимаю голову, фокусирую взгляд на пестрой публике. Оказывается, и граф, и герцог давно заметили меня и сейчас пристально наблюдают за моими действиями: гордость не позволяла ни одному из них попытаться остановить меня, хотя мой поступок явно удивил обоих.
Мне по-прежнему не хватает воздуха, но я уверенно отталкиваюсь от стены, к которой невольно прислонилась боком, и возвращаюсь. Я больше не замечаю посторонних осуждающих взглядов, словно мне дали сильное противоядие и оно напрочь отбивает способность чувствовать что-либо.
Я поворачиваюсь лицом к Крайнову и неотрывно смотрю на этого гада, а он воспринимает мое поведение как сигнал к действию и с торжествующим видом победителя идет навстречу, очевидно, собираясь пригласить меня на вальс, как того требует этикет.
Я холодна и равнодушна, на губах скупая, фальшивая улыбка… я круто разворачиваюсь на каблуках спиной к графу. Это вызывает боль в ноге и легкое головокружение, зато Крайнов наверняка вдруг замер на месте, его тяжелый взгляд давит на плечи, вызывает неприятный зуд между лопаток.
Я же гордо задираю нос и сама иду к герцогу, он внимательно следит за мной задумчивым взглядом, слегка склонив голову на бок. На застывшем лице Богарне нет и тени улыбки и злорадства, он кажется расслабленным и уверенным в себе. Хотя, приблизившись к герцогу, я отчетливо могу разглядеть в его льдистых глазах звериный голод, острую жажду. Неужели, добившись своего, он сможет ее утолить?
Застываю на месте, покорно ожидая ответной реакции. Герцог без лишних церемоний оставляет своего собеседника. Он снова возвышается надо мной, и я больше не могу чувствовать себя в безопасности.
— Графиня? — учтиво произносит герцог Богарне, кивает головой и вежливо целует мою руку.
Дрожь пробегает по телу, цепями сомнения и страха сковывая все мое существо. И причиной этому не прикосновение теплых губ к нежному кружеву моих перчаток, а странная, предвкушающая улыбка, которой одаривает меня мужчина.
— Ваша Светлость! — отзеркаливаю таким же вежливым приветствием, принимаю условия игры и смущенно опускаю глаза, слегка приседая в реверансе.
Его широкая ладонь покоится на моей пояснице, мои пальцы судорожно сжимают его плечо, мы слишком близко друг к другу, и я совершенно не готова к этому после всего, что он успел наговорить мне в кабинете. Я почти не боялась его наивной пятнадцатилетней девочкой и ужасно опасаюсь сейчас, кожей ощущая тяжелый, взгляд стальных глаз.
— Вы приняли верное решение, графиня, — произносит герцог.
— Могу я попросить вас еще кое о чем, — в ответ я с трудом выталкиваю слова, застревающие в горле колючим комом.
Он склоняется чуть ниже, чтобы лучше слышать.
— Я сегодня на редкость великодушен, сударыня, так что не стесняйтесь, — улыбается герцог.
— Оставим светские приличия и на этот раз, герцог! Не спрашивайте меня больше ни о чем, просто ведите в танце и держите меня крепче, иначе, как мне кажется, я могу запнуться и упасть, опозорив вас перед этими уважаемыми гостями.
