Я шепчу: В этом не было ничего плохого.
«В моем сне, — говорит рот, — ты плакал. Ты был всего лишь маленьким мальчиком, и ты не понимал, что должно было произойти».
Я шепчу: Я оставил всё это в прошлом. Я известная прославленная религиозная знаменитость.
Пистолет говорил: «Нет, ты не оставил».
Нет, оставил.
«Тогда почему ты всё ещё девственник?» — говорит рот.
Завтра я женюсь.
Рот говорит: «Но ты ведь не будешь заниматься с ней сексом».
Я говорю: она очень милая и очаровательная девушка.
Рот говорит: «Но ты ведь не будешь заниматься с ней сексом. Вы не будете делать то, для чего создается брак».
Пистолет говорит рту: «Церковь обрабатывала всех тендеров и бидди так, что они никогда не хотели заниматься сексом во внешнем мире».
Рот говорит пистолету: «Что ж, вся эта практика была попросту садистской».
Кстати, насчет свадьбы, говорю я. Я мог бы использовать самое большое твое чудо.
«Тебе нужно больше, чем это, — говорит рот. — Завтра утром, когда состоится твоя свадьба, твой агент умрет. Тебе понадобится хорошее чудо и хороший адвокат».
Смерть моего агента — не такая уж плохая вещь.
«Полиция, — говорит рот, — обвинит тебя».
Но почему?
«Там будет бутылка твоего нового одеколона. Запах Истины, — говорит рот. — И он задохнется, вдыхая его».
«На самом деле это хлорная известь с аммиаком,» — говорит пистолет.
Я спрашиваю: Так же, как у соц.работницы?
«Вот почему полиция схватит тебя,» — говорит рот.
Но соц.работницу убил мой брат.
«Так точно, — говорит пистолет. — И еще я украл ДСП и твои папки регистрации происшествий».
Рот говорит: «И он тот, кто подстроит смерть твоего агента от удушья».
«Расскажи ему лучшую часть,» — говорит пистолет рту.
«Всё чаще и чаще в моих снах, говорит рот, — полиция обвиняет тебя в убийстве всех уцелевших Правоверцев, чьи самоубийства выглядели фальшивыми».
Всех этих Правоверцев убил Адам.
«Да, именно их,» — говорит пистолет.
Рот говорит: «Полиция думает, что, возможно, ты совершил все эти убийства, чтобы стать знаменитым. Ни с того ни с сего ты из жирного уродливого уборщика превратился в религиозного лидера, а завтра ты станешь самым удачливым серийным убийцей страны».
Пистолет говорит: «Удачливым, вероятно, не совсем подходящее слово».
Я говорю: Я был не таким уж жирным.
«И сколько ты весил? — говорит рот. — Будь честным».
На стене написано: Сегодня Худший День Всей Твоей Оставшейся Жизни.
Рот говорит: «Ты был жирным. Ты и сейчас жирный».
Я спрашиваю: Так почему бы тебе просто не убить меня? Почему бы тебе не вставить пули в пистолет и не застрелить меня?
«Пули у меня заряжены,» — говорит пистолет, и дуло вертится по сторонам, указывая на мое лицо, мои колени, мои ступни. Рот Фертилити.
Рот говорит: «Нет, у тебя нет пуль».
«Есть,» — говорит пистолет.
«Тогда докажи это, — говорит рот. — Застрели его. Прямо сейчас. Застрели его. Застрели».
Я говорю: Не стреляй в меня.
Пистолет говорит: «Я не хочу этого делать».
Рот говорит: «Лжец».
«Вообще-то, я хотел застрелить его уже давно, — говорит пистолет, — но чем известнее он становится, тем лучше. Вот почему я убил соц.работницу и уничтожил записи о его душевном здоровье. Вот почему я приготовил фальшивую бутылку с хлоргазом, чтобы агент ее понюхал».
Мы всего лишь играли в безумные извращения с соц.работницей, говорю я.
На стене нацарапано: Опорожняйся или убирайся с горшка.
«Не важно, кто убьет агента, — говорит рот. — Полиция подойдет прямо к пяти-ярдовой линии, чтобы арестовать тебя за массовые убийства, сразу, как ты уйдешь от камер».
«Но не беспокойся, — говорит пистолет. — Мы будем там, чтобы спасти тебя».
Спасти меня?
«Просто дай им чудо, — говорит рот, — и у тебя будет несколько минут хаоса, чтобы ты мог выбраться со стадиона».
Я спрашиваю: Хаоса?
Пистолет говорит: «Ищи нас в машине».
Рот говорит: «В красной машине».
Пистолет говорит: «Откуда ты знаешь? Мы же ее еще не угнали».
«Я знаю всё, — говорит рот. — Мы украдем красную машину с автоматической коробкой передач, потому что я не умею пользоваться рычагом».
«Окей, — говорит пистолет. — В красной машине».
«Окей,» — говорит рот.
Я был перевозбужден. Я говорю: Просто дай мне чудо.
И Фертилити дает мне чудо. Величайшее чудо в моей карьере.
И она права.
И там будет хаос.
Там будет настоящее столпотворение.
16
Одиннадцать часов следующего утра, агент всё ещё жив.
Агент жив в одиннадцать десять и в одиннадцать пятнадцать.
Агент жив в одиннадцать тридцать и в одиннадцать сорок пять.
В одиннадцать пятьдесят координатор мероприятий доставляет меня от гостиницы до стадиона.
Все постоянно вокруг нас, координаторы и представители и менеджеры, и я не могу спросить агента, принес ли он бутылочку Запаха Истины и когда он собирается понюхать ее. Я не могу ему просто так сказать, чтобы он не нюхал никаких одеколонов сегодня. Что там яд. Что брат, которого у меня никогда не было и которого я ни разу не видел, залез в багаж агента и подложил ловушку. Каждый раз, когда я вижу агента, каждый раз, когда он исчезает в ванной, или когда я должен повернуться к нему спиной на минуту, это может быть последний раз, когда я его вижу.
Не то чтобы я очень уж любил агента. Я могу легко представить себя на его похоронах: во что я буду одет, что я скажу в прощальной речи. Хихикаю. Затем я вижу, как мы с Фертилити танцуем Аргентинское Танго на его могиле.
Я не хочу участвовать в процессе по массовому убийству.
Это то, что соц.работница назвала бы ситауцией приближения/предотвращения.
Что бы я ни сказал насчет одеколона, свита повторит это полиции, если он задохнется.
В четыре тридцать мы на задворках стадиона со складными столиками, ресторанной едой и взятой напрокат одеждой, смокинги и свадебное платье висят на вешалках, и агент всё ещё жив и спрашивает меня, что я планирую объявить своим большим чудом этого перерыва.
