Мне тоже нравился этот район. В основном из-за того, что тут не было ни одной детской площадки, а людей много и все такие разные: туристы, праздношатающиеся, какие-то неформалы, романтические особы и прочие, все это человеческое пятно растекалось по улицам, переулкам, закоулкам и становилось для меня лучшим камуфляжем. Я и вправду среди них был невидимым ниндзя, никто не обращал внимания на ребенка с закрытым, точно у человека-невидимки, лицом. Моей любимой одеждой стали: маска – та, где белым нарисован череп, нижняя часть с дырками вместо носа и безгубым оскалом, несколько толстовок «худи» разных цветов и темные джинсы с моднейшими кедами. По зиме к этому добавлялась теплая куртка и вместо кед теплые ботинки. Вся эта одежда росла вместе со мной. Вещи, ставшие маленькими, выкидывались, покупались такие же большего размера. В восемь лет я получил замечательный подарок от Алены Сергеевны, он изменил мою жизнь, подарил столько свободы, сколько я себе до этого не представлял. Мотоциклетный шлем.
Алена Сергеевна – двоюродная или даже троюродная тетка матери. Я так и не разобрался в степени нашего родства. Тем летом я увидел ее в первый и в последний раз. Алена Сергеевна в Москве была проездом по дороге в Анапу и остановилась у нас на пару дней. Подтянутая, бодрая женщина слегка за пятьдесят. По всему было видно, что дама она самодостаточная и тщательно следившая за собой. От нее приятно пахло, но смущала плещущая через края энергия. Совершенно не могла сидеть на месте. То ей погулять по городу нужно срочно, то по магазинам, словно она боялась остановиться и о чем-нибудь задуматься. Мужа у Алены Сергеевны не было. Он проскочил в ее жизни эпизодическим персонажем и не оставил заметного следа, и теперь она была одной из тех одиноких женщин в возрасте, что не представляют себя в замужестве, да и вообще с мужчиной в принципе.
Перед Аленой Сергеевной я предстал в защитной экипировке на «лице», Алена Сергеевна сочувственно погладила меня по «голове» и сказала: «Тебе понравится мой подарок». Она вытащила из сумки большую коробку и протянула мне. Я не без труда справился с яркой перевязочной лентой, а когда наконец открыл коробку, не смог сообразить, что это такое. «Думала, у тебя есть велосипед, а может, когда-нибудь будет мотоцикл, это чтобы голову не разбить». Я с восхищением смотрел на мотоциклетный шлем. Я не хотел к нему прикасаться, чтобы не оставить отпечатков на идеальной черной блестящей поверхности. Шлем меня заворожил. Я ходил вокруг коробки и не сразу осмелился взять его в руки. Идеальная форма, идеальный цвет, тонированный визор. Но больше всего мне понравилась блестящая серебристая, приклеенная «на лоб» «молния».
Я схватил шлем и убежал в свою комнату. Когда надел, пришел в восторг. Да, шлем немного большеват, но зато в нем я могу полностью открыть глаз, и «лица» моего будет не видно за тонированным визором. Теперь я больше не ниндзя, я просто где-то за углом оставил велосипед или мотоцикл и не хочу снимать шлема. Оставалось уговорить отца купить велосипед, и наконец для меня откроется больше мира за пределами квартиры, и верхние миражи останутся со мной. Я буду смотреть на реальность открытым глазом. Я понимал, что такой подарок ни с того ни с сего Алена Сергеевна сделать не могла. Ну кому в голову может прийти идея подарить ребенку мотоциклетный шлем? Потому я мысленно поблагодарил мать за то, что она подкинула идею своей сестре. А кто еще мог ее надоумить? Отец, что ли? Тот слишком узколоб для такого.
Все время, пока Алена Сергеевна гостила у нас, шлема я не снимал. Взрослые подшучивали надо мной, но я не обращал внимания и наслаждался новым состоянием, когда даже при посторонних могу держать глаз полностью открытым.
Вечером перед отъездом Алена Сергеевна и мать сидели на кухне. Тетка с волнением в голосе поясняла значение карт Таро в раскладе на будущее. Она говорила про угрозы благополучию, о нескором разрешении проблем, про «Императора» в судьбе матери и про расплату за содеянное. На меня они внимания не обращали, пока я не попросил и мне погадать. Женщины улыбнулись, Алена Сергеевна смела карты со стола, вернула в колоду и протянула мне. Я перемешал карты как смог. Тетка хаотично разбросала их на столе и попросила вытянуть любые десять. Я отдал выбранные карты и, приблизив в верхних миражах руки Алены Сергеевны, стал называть уже известные мне карты. Рисунки на картах были замысловатые, но понятные: «Сейчас будет женщина в длинном платье, у нее кудрявые белые волосы, потом мужчина, плывущий в лодке, в руках у него меч, а потом падающие с неба монеты», – сказал я. Алена Сергеевна положила на стол три карты картинками вверх. Конечно, это были те самые, что я назвал. Женщины смотрели на меня с недоумением. Мать убежала в комнату и вернулась с отцом. Втроем они смотрели на меня так, будто видели впервые. О гадании все тут же забыли. Я еще несколько раз, для верности, как сказал отец, предсказал всю колоду карт. Мать сидела, закрыв рот руками и выпучив глаза. Отец о чем-то размышлял и, как мне показалось, что-то подсчитывал в уме.
Уже после того как Алена Сергеевна уехала, родители еще несколько раз провели эксперимент с картами. Кажется, тогда я в первый раз подумал, что они идиоты. Меня удивлял факт, что ни на что большее их фантазии не хватает. Они не попытались даже предположить, что я еще могу видеть, и придумать какой-нибудь другой эксперимент. Мне было даже обидно, и я хотел рассказать о верхних миражах, но сдержался. Из-за этих карт у меня появилось предчувствие, что скоро моя жизнь резко изменится, поэтому самую большую свою тайну я решил пока не раскрывать.
Вскоре отец купил мне велосипед. И, что удивительно, после того как я стал ездить уверенно, разрешил кататься одному недалеко от дома при условии, что я не стану снимать шлем с головы. Вообще, родители с тех пор стали со мной обращаться трепетно. Если раньше все их внимание было уделено моей безопасности, ограждению от окружающего мира, то теперь они относились ко мне так, словно я стал частью какого-то большого замысла, будто на меня поставлена крупная ставка, и они насторожились в ожидании выигрыша.
Осенью настала пора идти в школу. Не было речи о том, что я буду учиться, как это принято. Числился я теперь в школе, ближайшей к адресу прописки. Все нужные справки родители предоставили, и посещать мне нужно было только значимые контрольные работы, а в старших классах – экзамены. Но об экзаменах думать было еще рано. Обучаться я стал на дому. Особых успехов в учебе не имел, но и провалов тоже. Родители ожидали, что у меня откроются еще какие-нибудь таланты в довесок к способности угадывать карты, но мне было нечего больше предложить. А о верхних миражах им лучше пока не знать. Так я считал. Они из-за карт и то чересчур перевозбудились, что будет, узнай они о настоящей моей реальности? Реальность миражей я считал настоящей, а то, что под ними, – только отражением в мутной грязной воде.
В семь лет я был прилично выше сверстников, а в шлеме на велосипеде казался скорее подростком, чем ребенком. На велосипеде я становился невидимкой, не привлекал ничьего внимания, а рассекал так, что мотоциклетный шлем был бы к месту, будь у меня и нормальная голова. Мои десять секунд в миражах уберегали от любой опасности, подстерегающей велосипедиста в городе. Я не мог упасть, не мог налететь на пешехода, я знал, что меня ждет за углом дома, когда заходил на бешеной скорости в поворот. Мне хотелось больше скорости. Если даже на велосипеде десяти секунд видимого будущего хватало, чтобы полноценно предотвращать нежелательные события, то что будет, когда я стану двигаться в десять раз быстрее? Я уже знал, чего хотел, мне нужен был мотоцикл. Но пока об этом и речи быть не могло.
