Третий раз оказался горше всего. На этот раз она знала, что он учинил. Она сидела рядом с Аннабель, пока Кот описывал события дня. На полное описание всей захватывающей жути не хватило бы времени, через два часа ожидала новая работа, но Кот обладал природным даром рассказчика, мудро и экономно вставлял подробности. Аннабель не только жадно слушала, но и записывала на маленький магнитофон.
От такого пробирает. Понимаешь, насколько же опасна их работа. Они должны записывать, потому что очень запросто вся Команда может погибнуть еще до заката. Кто-то должен сохранить и передать другим узнанное.
Но по-настоящему проняло от того, что рассказал Феликс. От рассказа молниеносного, смертоносно точного, хладнокровного убийцы.
– Анни, он спас всех, – глядя в глаза Аннабель, осторожно, спокойно и очень серьезно сказал Кот. – Без него мы были бы трупы как пить дать.
Аннабель очень по-своему, понимающе и лукаво, улыбнулась и тихо спросила:
– Вишневый, значит, тебя стрелок устраивает?
– Нужно – значит, устраивает, – улыбнувшись в ответ, сказал он.
Даветт не совсем поняла, о чем они, но ясно одно: Феликс не слишком доволен происходящим.
Сам-то он не говорил. Он вообще говорил до крайности мало. Но она чувствовала, все остальные тоже. Он медленно дрейфовал на окраине их хаотического планирования, отвечал на конкретные вопросы, и даже когда спрашивали его общее мнение о плане Джека. Ответы всегда были точными и по делу. Но Команда чувствовала: Феликс не с ней. У него то и дело уточняли, в порядке ли он, а он все время отвечал, что да, но порядка в нем как раз и не ощущалось. Он выглядел ошарашенным, почти не в себе.
Но к нему особо не приставали – потому что не приставал Джек.
И вот Феликс сидит на пыльном шезлонге в углу затхлой комнатушки и чистит оружие. Он расстелил газету на комковатом ковре, разложил детали пистолета. Единственные звуки – шорох бумаги и точные щелчки-стуки хорошо промасленного механизма.
В дальнем углу комнаты Даветт стояла у крохотной кухоньки, где женщины готовили ланч для Команды. Даветт сама предложила помочь с уборкой, но это было, когда в комнате еще сидела Команда, а теперь Даветт и сама не понимала, то ли ей не хочется уходить, то ли страшно проходить мимо Феликса.
Так что она осталась в углу, мыла и перемывала тарелки будто ошалевшая домохозяйка под дурью, постоянно украдкой поглядывала на Феликса и ощущала себя последней идиоткой. Наконец она не выдержала и заставила себя остановиться, заставила просто ничего не делать, лишь стоять, уперев руки в край раковины, глядеть в грязное окно и перевести дыхание.
Она твердила про себя, мол, что с тобой, возьми себя в руки. Это чуточку помогло. Даветт почти успокоилась, но вдруг заметила тишину и повернулась. Феликс сидел и просто глядел в пустоту перед собой.
А потом он заметил ее взгляд, посмотрел на нее и улыбнулся. Она обнаружила, что слова куда-то подевались, но смогла выдавить:
– …Хотите… чего-нибудь?
Он посмотрел на свой пустой стакан, взял его.
– Немного воды со льдом?
Она чуть не закричала: «Нет же!» Но вслух сказала почти спокойно:
– Сейчас.
Она шла к нему и проклинала себя за нелепое актерство, и думала о том, как же перестать и какая она жуткая невероятная дура, потянулась за его стаканом – и все сразу отхлынуло.
Господи! Такие усталые глаза. Он жутко, страшно выглядит.
И в самом деле: изможденный, разбитый, обессилевший, изнуренный. Человек, который только что решил совершить самоубийство.
И только когда она взяла стакан и понесла на кухню, поняла: решение войти в Команду для него и есть самоубийство. Даветт вдруг поняла, о чем он думает и почему так смотрит, и нелепое девичье волнение улетучилось, сменилось чем-то настоящим, теплым и сильным.
Но она не заговорила, лишь дала полный стакан, а сама присела за крохотный встроенный столик и отхлебнула остывший кофе. И на несколько мгновений не осталось больше ничего – только мужчина и женщина, молча сидящие и пьющие свое.
А Даветт подумала, что ее словами тут ничего не изменишь.
Открылась ведущая в соседнюю комнату дверь и появился отец Адам в полном священническом облачении. Даветт подумала, что, одетый так, он всегда выглядит лет на десять старше своих лет.
– Феликс? Ты не хочешь исповедоваться?
Тот оторвал взгляд от пола, озадаченно посмотрел на священника и, к полной того неожиданности, ответил:
– Да, хочу.
А потом раздавил сигарету в пепельнице, встал и испросил:
– Как оно работает?
Адам улыбнулся, призывно махнул рукавом сутаны.
– Это просто.
Меньше чем через пять минут Феликс быстрым шагом вернулся – один. Он остановился, обвел взглядом комнату, Даветт, свое кресло, пистолеты, взял свой стакан воды со льдом и залпом выпил. В дверях появился очень грустный священник.
– Адам, извини, – сказал ему Феликс.
Тот покачал головой – мол, все в порядке. А когда Феликс отвернулся прикурить, Адам перекрестил его спину и, печально улыбнувшись Даветт, вышел.
А потом Феликс удивил ее – сел напротив за крохотный столик. Похоже, ему хотелось объясниться, он несколько раз заговаривал и тут же умолкал. Наконец он тихо и грустно рассмеялся и сказал:
– Как-то оно было невесело.
Она улыбнулась ему и покраснела до корней волос.
Они сидели друг напротив друга, и ей хотелось то прыгать от радости, то провалиться от стыда за свою бестолковость, то заплакать от безмерного горя, а ему… он, наверное, просто оцепенел. По крайней мере, когда она осмеливалась глянуть, он казался совершенно усталым и безразличным.
Раз в десятый поднеся к губам пустую чашку, Даветт вдруг подумала, что выглядит донельзя глупо, вскочила и пошла на кухню, долить. А когда обернулась, Феликс исчез.
Через два часа сорок минут Команда произвела набег на тюрьму округа Джонсон.
План Джека базировался на фальшфейерах Феликса, а вернее, на том, что они сделали с женщиной в тенниске с рекламой тура «ZZ Top».
– Конечно, это ее не убило, но уж точно привлекло внимание, – терпеливо объяснил Джек Коту. – Припомни, когда она отчаянно стряхивала искры, то ни на кого не бросалась.
– И что? – хмуро поинтересовался тот.
Джек лукаво усмехнулся:
– А что еще может хоть на несколько секунд отвлечь их от желания сожрать тебя?
Конечно, никто не знал. По крайней мере, не был уверен. Но у каждого, включая Феликса, имелась пара идеек.
Настоящий хит, однако, спокойно и задумчиво выдал старина Карл:
– Я где-то читал, что свиная кровь очень похожа на человеческую.
