Она беззвучно заплакала, а потом ощутила, как его палец мягко толкнул подбородок, приподнял ее голову.
Феликс улыбнулся ей.
– Мы знаем, – тихо и нежно сказал он. – Мы всё понимаем.
И она осознала, что он искренен. Его глаза были такими добрыми – и печальными. Вслед за ним она посмотрела на остальных, на лица Команды – и в их глазах тоже был свет. Улыбающиеся, понимающие лица. А кто-то и всплакнул – вон, слезы остались в уголках глаз.
Она глядела – и была так благодарна этим людям. Все они с виду такие крутые, крепкие… может, потому, что никто не знает, какие вы взаправду?
– И вы с Китти переспали с этими мужчинами, – тихо сказал Феликс.
Они лишь кивнула. По щекам струились слезы.
– …Так нечестно! Он сделал нас беспомощными, а потом сказал им!
Конечно, Росс знал их и предупредил. И конечно, они зашли в ложу, поздороваться, и оба поехали вслед за лимузином в усадьбу тетушки, все пили на террасе, а потом Даветт оказалась вместе с жирным коротышкой в библиотеке. Толстяк перестал быть вежливым с новой собственностью. Он уселся на кожаную софу, поставил бокал и, подавшись вперед от нетерпения, приказал Даветт раздеваться.
Она заплакала, попросила:
– Пожалуйста, не надо так со мной!
Но все равно встала и разделась перед ним.
Она и вправду видела будто издалека, с самого верху огромных восемнадцатифутовых книжных шкафов дяди Харли, и заходилась в экстазе от жутких, непристойных, грязных образов совершаемого. Она корчилась, извивалась, испускала животные крики.
Единственное, в чем Росс оказался милосердным, – не дал увидеть, как ему передавали деньги.
Конечно, произошедшее повторилось, и не раз. Однажды ночью к ней одной пришли двое, а потом Китти исчезла и на одну Даветт пришлось трое. Трое незнакомцев снова в огромной библиотеке на огромной кожаной софе. И сквозь слезы и стыд Даветт видела Росса, стоящего и улыбающегося у незанавешенного окна. Она позвала его с софы, на четвереньках, одетая лишь в драгоценные безделушки, сверкавшие и переливавшиеся в лунном свете, она умоляла его прекратить.
Но он лишь рассмеялся.
А затем она ощутила вес второго мужчины позади, и вскоре животные крики экстаза заглушили плач.
На время.
Китти пропадала не раз и не два. Вскоре она стала исчезать по многу ночей кряду, а когда появлялась, была такой же больной и слабой, как тетя Вики. Даветт тревожилась и волновалась, но Росс всегда успокаивал, утешал и обманывал. Даветт жила будто в диком сне, где допускалось что угодно. Она была измучена постоянной усталостью и малокровием и не могла сосредоточиться ни на чем. Вокруг не осталось ничего привычного, ничего, на что можно было бы опереться. Тетушка почти не покидала постель, выглядела постаревшей, изнуренной и смертельно бледной. Если они и разговаривали, что теперь случалось редко, то как незнакомцы. Даветт в те дни всегда мучилась совестью, стыд окутывал ее невидимой пелериной. Когда Даветт сидела в тетиной спальне, стыд не позволял заговорить. Даветт слишком упивалась своим унижением и не замечала отстраненное, почти враждебное отношение тети.
Однажды ночью, когда Рос еще не явился, а Китти исчезла, Даветт почти решилась рассказать тете все. Даветт сидела в кресле у кровати, и вдруг нахлынуло желание броситься на колени и признаться во всем.
Но подумалось и о том, какое действие такие новости окажут на болезненную пожилую леди, – и Даветт подавила желание.
Поздней она плакала в коридоре и думала, что хуже того, что у нее теперь с тетей, и быть не может.
Оказалось, что может.
Двумя сутками позже по причине, ведомой только тете Виктории, хрупкая старая женщина решила встать посреди ночи и спуститься вниз, причем даже не на лифте, а по широкой парадной лестнице. И внизу увидела, как нагая племянница извивается под мужчинами на ковре в прихожей.
Даветт не заплакала, не закричала, не попыталась объяснить или хотя бы вырваться. Вместо того она закрыла глаза и пожелала себе взорваться, провалиться, исчезнуть навсегда. Но этого не случилось. Когда она наконец открыла глаза, тетя исчезла, и мужчины тоже.
Когда Даветт проснулась следующей ночью, то знала, что тетя исчезла навсегда.
Передозировка.
– Он подчинил и ее, твою тетю, – тихо сказал Джек Ворон.
– Да, с самого начала.
– И та не смогла вынести стыда, – договорила Аннабель.
На ее глаза снова навернулись слезы.
– А потом… я и забыла, сколько было друзей у тетушки Виктории. Все были так милы со мной. Медицинский эксперт доктор Хэршоу сам приехал к нам домой, чтобы позаботиться о тетушке и, думаю, обо мне, помочь мне пережить. Что-то прислал губернатор. На похороны пришла мэр. Такая милая женщина. Были и сенаторы, и вообще все…
Она умолкла и несколько секунд смотрела в пустоту – наверное, на что-то видимое лишь ей.
Команда мрачно переглянулась – вся, кроме Феликса. Тот не отрывал взгляда от Даветт.
– А где был твой дядя Харлей? – спросил он. – Он же брат тети Вики.
– Мы не смогли отыскать его. Он был на Самоа или где-то там.
– Самоа? В Тихом океане?
– Ну да. Он же фотограф. Он всегда едет куда-нибудь на край земли, чтобы поснимать для «Нэшнл Джеогрэфик» или кого-нибудь еще. Наверное, на Самоа – фотографировал ныряющих свиней…
– Если мы уж про свиней, где болтался все это время малыш Росс? – грустно поинтересовался Карл. – Похороны-то были днем.
– Да, конечно, – благодарно улыбнувшись ему, подтвердила Даветт. – И мне пришлось бодрствовать днями, чтобы позаботиться обо всем… так что я три дня не видела Росса, и только один раз ночью. Джулиан… ну, доктор Хэршоу, он был все время со мной, и он не любил Росса. Я-то осталась одна, а у Росса жуткая репутация.
Даветт вздохнула, посмотрела на Карла.
– И да, конечно, все менялось, потому что при солнечном свете и Росса не было. Доктор Хэршоу дал мне лекарство, и я смогла проспать всю ночь напролет, да, целую ночь, а утром я могла вспомнить и думать, и я ненавидела Росса! Я ненавидела его от и до!
Она качалась на самом краешке кресла и чуть не кричала – визгливо, отрывисто. С век срывались слезы. Феликс склонился к ней, коснулся щеки, желая успокоить, но Даветт отстранилась. Она хотела рассказывать, вывернуть наружу всё.
– Он стоял и смеялся, пока эти жуткие типы делали со мной, что хотели. Они все побывали со мной. Они передавали меня друг дружке, а Росс хохотал и обзывал меня грязными словами. Мол, это урок мне за то, что я так относилась к нему, и теперь я уже не такая высокомерная леди, правда же? А я просто извивалась и корчилась перед ним и ничего не могла поделать. Ничего!
Она всхлипнула, вздрогнула всем телом и упала с кресла прямо на руки Феликсу и заревела в голос.
