Неизвестное существо тяжело перепрыгнуло на берег. Разинув пасть, оно обнажило два ряда острых зубов, покрытых зеленым ядом.
– Кто это? – спросила Никс.
– Пирантия. – Канте кивнул на бурлящие окровавленные воды. – Питается плотью. Ее укус ядовит.
Никс и остальные попятились от реки – хотя от этого было мало проку. Область охоты пирантий не ограничивалась рекой. Из воды выбирались все новые чудища, карабкаясь, прыгая. Они собирались на берегу, залезая друг на друга в несколько слоев.
Фрелль посмотрел на принца.
Позади снова раздалось порыкивание.
Канте вздрогнул, осененный страшной догадкой. Бре’бран предостерегал его о коварных повадках обитающего в этих лесах хищника, хитрость которого ни в коем случае нельзя недооценивать, о том, что тот превращает весь лес в свою пасть.
Принц повернулся к затянутой туманом чаще, осознав угрозу.
«Он загнал нас сюда, в эту ловушку на берегу смертельно опасной реки».
В глубине леса наконец показались два глаза, светящихся огненной яростью. При виде их Канте вспомнил последнее предостережение Бре’брана.
«Увидел глаза облачного тайгра – можешь считать себя мертвым».
Глава 36
Увидев медленно приближающееся чудовище, Никс испуганно шагнула ближе к Канте. Смуглое лицо принца потемнело еще больше, губы сжались в тонкую линию. Он крепче стиснул копье. Девушка ощутила выплескивающуюся из него злость, обращенную скорее на себя самого, чем на огромного зверя, появившегося из леса. Они попали в ловушку, и теперь им не оставалось ничего другого, кроме как драться.
Но не все оказались такими храбрыми. Плеск воды за спиной возвестил о том, что пирантии дружно попрыгали в реку, спеша укрыться от смертельной опасности.
Принцу не нужно было называть зверя, вышедшего из тенистой чащи. Еще в первый день пути он предупреждал своих товарищей о тайграх. Но никакие слова не могли описать злобного хищника, надвигающегося на свои жертвы.
Тайгр вышел на опушку, полностью открывая себя. Хотя и низко пригнувшийся, он был ростом с самого здоровенного буйвола. Его белые лапы с длинными темно-желтыми когтями растопыривались на ширину груди Никс. Остроконечные уши, заканчивающиеся длинными кисточками, настороженно торчали вверх, похожие на мохнатые рожки. Янтарные глаза горели свирепым огнем. Молочно-белая шкура, более темная на спине и светлая на брюхе, была покрыта золотистыми полосами. При каждом шаге тайгра белоснежный мех дрожал и переливался, отчего зверь казался миражом из мышц и когтей, словно обрело форму сердце древней чащи.
Все попятились к реке. Тайгр замедлил шаг, перемещаясь из стороны в сторону, демонстрируя свои мощные задние лапы и короткий толстый хвост. Опустив голову, он не отрывал взгляда от людей.
Канте поднял копье.
Тайгр прищурился, увидев угрозу. Прижав уши, он оскалился, открывая клыки размером с руку ребенка. Хищник присел на задние лапы, напрягая упругие мышцы. Из раскрытой пасти вырвалось шипение, переросшее в пронзительный визг.
Никс вздрогнула – не от страха перед надвигающимся нападением, а от вожделеющего трепета в голосе зверя, пропитанного алой краской ярости, крови и голода. Все ее тело откликнулось с такой силой, что она не смогла больше терпеть. Где-то в потаенных глубинах себя девушка восстала против этого, громко взвыв, стремясь найти другие звуки, уравновешивающие кровожадный хор, но получилось, как если бы глухой попытался написать шедевр для струнных, духовых и барабанов. Никс не смогла найти даже самые грубые первые аккорды.
Это было выше ее сил.
К счастью, она была здесь не одна.
У нее за спиной возвысился в пении одинокий голос, слышимый наполовину ухом, наполовину сердцем. К первому присоединился другой, затем еще один, и вот уже два десятка глоток выстраивали те самые слои, которые тщетно пыталась возвести Никс. Пение позади набрало такую силу, что даже толкнуло ее вперед, заставив сделать шаг в сторону тайгра.
Канте остановил девушку, оглядываясь на реку.
Тайгр также ощутил этот мощный порыв ветра, принесенный песней. Он отпрянул назад, злобно шипя и размахивая своим коротким хвостом. Прижатые уши затерялись во вздыбленной шерсти на голове. Оскаленная морда исказилась в бешеной ярости.
Однако напор пения усиливался, голоса становились громче.
Наконец тайгр тряхнул головой, завыл, давая выход отчаянию и ярости, и, развернувшись, убежал обратно в лес, почти беззвучно, гонимый последними нотами хора.
Когда пение закончилось, Никс обернулась.
На противоположном берегу реки, полускрытые в ивняке, с десяток теней выдвинулись ближе, не задевая нависшие ветви. Все эти люди были полуобнажены, лишь меховые повязки прикрывали им чресла. У женщин вдобавок имелись еще узкие кожаные полоски на груди – хотя в этом, похоже, была не столько целомудренность, сколько удобство: полоски помогали им беспрепятственно бежать через густые заросли.
Все были вооружены луками и копьями с костяными наконечниками.
– Кефра’кай, – прошептал Фрелль.
Никс догадалась, что это туземцы, обитавшие в чащах Приоблачья с незапамятных времен. Кожа у них была светлая, едва ли не белая. Длинные волосы – у мужчин заплетенные в косички, у женщин забранные в пучок сзади – были всех оттенков золота, от огненной бронзы до розовато-белых.
Подобно тайгру, эти люди так прекрасно сливались с лесом, что казались его частью.
Никс оглянулась на лес за спиной, вспоминая пение туземцев. Она сообразила, что это была так называемая «обуздывающая песнь». Девушке лишь несколько раз в жизни доводилось слышать нечто подобное. В Мирре мало кто обладал способностью своим голосом подчинять животных, и при этом только менее развитых. Очевидно, что тайгеры достаточно умны, однако силы объединенного хора многих голосов хватило, чтобы прогнать этого прочь.
Никс потрогала себя за горло, вспоминая свои чувства, вспоминая то, что услышала, когда тайгер начал шипеть. Отголоски этих звуков по-прежнему звучали у нее в голове, как и ее собственные слабые попытки ответить. Девушка вспомнила свое единение с Баашалийей. Неужели союз с братом пробудил у нее в сердце еще что-то, что-то такое, что всегда было там?
– Ты можешь поговорить с ними? – шагнул к своему ученику алхимик. – Не хотелось бы задерживаться здесь. Вдруг тайгер вернется?
– Попробую, – пожал плечами принц. – Бре’бан научил меня нескольким фразам. – Подойдя к самому берегу, он поднял руку. – Ха’хассан! – Сложив ладони, Канте опустил лоб к соединенным пальцам, затем посмотрел на остальных. – Талл’ин хай.
Никс догадалась, что он благодарит туземцев. Склонившись друг к другу, одни кефра’кай начали о чем-то перешептываться. Другие поджали губы, выражая неодобрение.
Судя по всему, это не укрылось от Канте.
