Она смотрит на нож, приставленный к горлу новорожденной дочери.
К этому времени под младенцем уже натекла целая лужа крови. Ее запах привлекает мух и кровососов. Она смотрит в маленькие глазки, только-только открывшиеся, а в лесу наступает благоговейная тишина. Птицы умолкают, остается лишь жужжание насекомых. Справа раздается громкий всплеск.
Она напрягает свою остывающую плоть и поворачивает голову. Даже это малейшее движение плотнее смыкает вокруг нее мрак. Из лениво текущего ручья выползает здоровенное пресмыкающееся. Когтистые лапы цепляются за раскисшую землю, подтягивая длинное тело, ведомое пастью с острыми зубами. Хотя и не имеющая глаз, рептилия безошибочно направляется прямиком через траву и мох, как и мухи, ориентируясь на запах крови.
«Нет!..»
Инстинкт защитить ребенка сметает прочь горькие уроки прошлого. Она отнимает лезвие от горла дочери и угрожающе направляет его на приближающееся чудовище. Однако понимает, что сможет нанести лишь неглубокий порез – и то лишь в лучшем случае. Хищное пресмыкающееся размерами вдвое превышаете ее и весит вдесятеро больше. Она чувствует его возраст, читает прожитые столетия в толстом слое изумрудно-зеленого мха, покрывающего черную чешую.
Несмотря на возраст, рептилия убыстряет бег, приближаясь и не обращая внимания на бесполезный нож. Она несет с собой запах сырого мяса и затхлой воды. Мох на боках и спине тускло сияет в полумраке леса.
Тем не менее мать поднимается на колени, закрывая собой младенца. У нее нет сил, чтобы встать. Рука, сжимающая нож, трясется. Боль продолжает все плотнее сжимать мрак вокруг.
Она готовится ощутить сильный удар, как это столько раз бывало на благоухающем ложе ее господина. Собственное тело никогда ей не принадлежало.
У нее в груди вспыхивает ярость. Даже этот огонь в прошлом был ей запрещен. В это последнее мгновение она согревается этим пламенем и кричит, давая выход остаткам сил. Она закрывает глаза и кричит небесам, кричит на чудовище, на себя саму, на ребенка, который не должен был появляться на свет.
И впервые в жизни ее по-настоящему слышат.
Пронзительный крик отражается от неба. Она слышит его не столько ушами, сколько всем своим телом. Крик вспарывает ей плоть, настолько острый, что проникает до самых костей. От этого усилия у нее на теле волосы встают дыбом. Она открывает глаза и видит, как пресмыкающееся останавливается, замирает в грязи не далее чем на расстоянии вытянутой руки от нее. Охваченное страхом, чудовище выкручивается, разворачивая свое огромное тело, и спешит вернуться под защиту черной воды.
Однако, прежде чем оно успевает скрыться, разрывается полог ветвей над головой. Громадная тень ныряет сквозь листву и падает на рептилию. Похожие на серпы когти вспарывают твердую чешую. Под натиском могучих лап этого существа размером с тележку для сена крушатся кости. Кожистые крылья взметаются вверх, задевая женщину, отбрасывая ее от младенца.
Она далеко отлетает и ударяется об узловатый ствол дерева. Лежа на боку среди переплетающихся корней, она смотрит, как огромные крылья делают взмах, поднимая существо обратно в воздух. Оно уносит прочь хищную рептилию. Острые когти разрывают ее пополам и швыряют древнее тело обратно в черные воды.
После чего крылатое создание садится на землю.
Оно поворачивается к женщине, представая перед ней во всем своем зловещем великолепии. Существо высоко поднимает здоровенные кожистые крылья, настолько тонкие по краям, что сквозь них пробиваются полоски солнечного света. Голову оно держит низко, у самой земли. Покрытые пушком большие уши направляются на женщину. Длинные щели ноздрей раскрываются шире, морщатся, втягивая воздух. Существо шипит, поднимает дыбом шерсть на короткой шее и запрокидывает голову назад.
Женщине знакомо это существо – его знает вся Азантийя: гроза болот, внушающая ужас летучая мышь Миррской трясины, ядовитая обитательница окутанного туманом вулкана Кулак, расположенного в самом сердце затопленных земель. Об этом животном ходят легенды, хотя мало кто после встречи с ним остался в живых, чтобы поведать об этом. Ни один охотник никогда не возвращался с такой неуловимой и опасной добычей. Даже костей гигантской летучей мыши нет в зверинце зáмка.
С застрявшим в горле сердцем женщина изучает сидящее перед ней чудовище.
В ответ на нее смотрят безжалостные немигающие глаза, холодные, словно черные алмазы. Из горла вырывается непрерывное шипение. От этого звука, выходящего за пределы слышимости, у женщины пробегает дрожь. Она чувствует его своими зубами, своим черепом, этот звук разливается по ее мозгу подобно горящему маслу на поверхности воды. От проникающего насквозь взгляда ей становится не по себе.
Чудовище угрожающе растягивает губы, обнажая длинные клыки, на которых блестит тонкая пленка смертельного яда. Опираясь на руки-крылья, оно ковыляет к женщине.
Нет, не к ней – к лежащему на земле младенцу.
Новорожденная машет в воздухе ручонками и ножками, словно подзывая огромное животное.
Женщина хочет встать на защиту своей дочери, однако она потеряла нож. Впрочем, это все равно не имело бы значения. У нее не осталось сил даже ползти. Тело ее такое же холодное, как земля под ним. Теплыми остаются только слезы, неудержимо текущие по щекам. Признавая то, что она больше ничего не может сделать, женщина бессильно опускается на корни дерева.
Ее поглощает мрак.
Но в самое последнее мгновение она еще раз смотрит на своего ребенка. Хотя ей не удалось дать малышке жизнь, она преподнесла ей почти такой же бесценный дар.
Свободу – пусть и такую недолгую.
Женщина находит в этом утешение, чувствуя, как тени стирают окружающий мир.
Однако удовлетворить новорожденную не так-то просто.
Проваливаясь в небытие, женщина слышит первый крик младенца, жадный и гневный. Она ничем не может унять этот голос жизни, обрывающейся до того, как начаться. Она лишь дает на прощание совет, урок, полученный собственным горьким опытом.
«Лучше умереть свободной, доченька!»
Часть первая
Окутанная туманом
Проклятие неизменно произрастает из желания.
Пословица из «Книги Эйля»
Глава 1
Никс пыталась понять звезды пальцами.
Почти полностью слепая, она была вынуждена склониться над низким столиком, чтобы дотянуться до сердца механической модели солнечной системы, до тепла бронзового солнца в самом центре сложного астрономического прибора. Она знала, что перед утренним занятием сферу размером с котел наполнили горячими углями, призванными изображать животворное тепло Отца Сверху, что избрал солнце Своим домом. Никс приложила ладонь к теплу, затем осторожно отсчитала в обратном порядке медленно вращающиеся кольца, обозначающие пути внутренних планет вокруг Отца. Ее пальцы остановились на третьем. Прижав палец к кольцу, Никс ощутила вибрацию шестеренок, приводивших его в движение, услышала пощелкивание колеса на противоположном конце модели, которое вращала учительница, подводя их мир к ее ждущей руке.
