— Дай сюда, ведь сломаешь, — берет из моих рук наушники, кидает в ворох одежды, садится в ванну, вода вот-вот может перелиться за края, но его это нисколько не смущает.
— Я вообще-то хотела побыть одна.
— Ты была одна весь день.
— Это не так, твои соседи мне составили компанию, а еще приняли меня за проститутку и воровку.
— Что обидней?
— Не поняла?
— Что обидней — проститутка или воровка?
— Да все обидно, я ведь ни та, ни другая.
— Конечно, ты ни та, ни другая, ты просто ходячая катастрофа и недоразумение.
— Почему это…
Не успела тогда возразить, Рома оказался так близко, я видела, как в его темных глазах отражались неяркие огненные блики, как расширились зрачки. А потом он меня поцеловал, руками обхватив за талию, усаживая на себя верхом. Поцелуй настойчивый, от него пахнет кофе и сигаретами, ладони сжимают ягодицы, а я чувствую между своих ног возбужденный член.
Отвечаю, целую сама, совсем забыв, что вот буквально полминуты назад мы почти ругались, трусь раскрытой промежностью о его стояк. Член скользит по раскрытому лону, задевая клитор, из груди вырывается тихий стон.
Господи, как у него так получается управлять моим телом? Одним касанием, движением заставлять забывать о всем на свете и только чувствовать его. Хотеть его.
— Хочу тебя, сладенькая, весь день хочу свою сладкую девочку.
— Сладенькую?
— Безумно сладенькую.
Меня возбуждают даже его слова.
Резко приподнимает меня за талию, впивается в набухший от возбуждения сосок губами, сосет его, лижет, покусывает. Я царапаю его шею, прижимаясь плотнее, подставляя под ласки вторую грудь.
Сердце бешено бьется о ребра, дыхание сбивается, ерзаю от нетерпения сама, вскрикиваю, когда Вершинин накрывает мое максимально раскрытое перед ним лоно рукой, скользит пальцами между половых губ, натирая клитор.
— Рома-а-а-а-а… а-а-а-а-а… а-а-а.
— Да, сладенькая. Какая же ты горячая и мокрая, иди ко мне, не могу больше.
Опираюсь о его плечи, смотрю в глаза, а вижу только желание и необходимость во мне этого сильного и взрослого мужчины. Это подкупает, завораживает, сама опускаюсь на его член, медленно заполняя им себя. Двигаюсь, как хочу сама, кручу бедрами, он распирает изнутри, задевая самые чувствительные места, то упираясь почти в шейку матки, до сладкой боли пронзая тело, то почти выходит.
— Рома.
— Да, сладкая. Да, моя сладкая девочка. Да, вот так, глубже, еще.
Сама не знаю, чего хочу или прошу, но внутри все невероятно остро, удовольствие скручивает тугим узлом, возносит на вершину блаженства, с которого мне не страшно упасть и разбиться.
Не знаю, сколько прошло времени, но кажется, вода кипит между нашими телами, Роман целует шею, прикусывая губами кожу, сжимает ягодицы. Кричу в голос, когда его пальцы касаются попки, они растирают и надавливают на тугие мышцы ануса.
Член набух еще больше, Роман приподнимает мои ягодицы, насаживая на себя. Эмоции переполняют, внутри словно лопается натянутая струна, меня накрывает невероятное удовольствие, я кончаю, сокращаясь на его члене.
— Да… а-а-а-а-а… Роман… а-а-а-а-а-а-а… не могу… кончаю… а-а-а-а-а, боже мой.
Вершинин рычит, резко снимает меня со своего члена, прижимает к себе, чувствую, как он пульсирует, трусь о него сама, продлевая свой оргазм, стимулируя клитор. Он кончает с глухим рыком, упираясь мне в грудь лбом, сжимая до синяков талию.
— Дьявол, Орешкина, и откуда ты только взялась, мне даже дышать больно.
Это было так невероятно, порочно и красиво. С этим мужчиной все невероятно. А потом были быстрые сборы в ресторан, потому что Тимофей должен был подъехать через полчаса.
— Даша? Ты выбрала, что будешь?
— Нет.
Смотрю на Романа, облизываю губы, чувствую, как горят мои щеки.
— Если ты будешь на меня так смотреть, то придется увести тебя в туалет. Выбирай: мужской или женский?
— В туалет?
— Да, чтоб заняться сексом. На твоем лице написано, о чем ты думаешь.
— Ничего на нем не написано, — отнекиваюсь и возражаю его словам, у меня теперь это вошло в привычку — возражать любому его слову. Некая забавная и милая перепалка.
Оглядываюсь по сторонам, около нас занято всего два столика: пожилая пара — женщина с любопытством посмотрела в нашу сторону и сложила губки бантиком; рядом двое мужчин — наверное, у них деловой ужин.
— Тихо ты, тут же люди.
— Только не проси меня говорить всем, что ты моя племянница и это семейная встреча. Я не смогу смотреть непохотливо на тебя, когда ты в таком платье.
— Рома!
— Хорошо, я могу и тише, но смотреть похотливо буду, у меня сейчас слишком хорошее настроение, чтоб с тобой спорить.
— Я совсем не успела привести себя в порядок, ты не дал времени.
— Орешкина, ты прекрасно выглядишь, как хорошо оттраханная, восхитительная девушка.
Вот как у него так получается говорить пошлятину, а совсем не обидно?
— Так, ты выбрала, что будешь?
— Нет, закажи на свой вкус.
Подозвав официанта, Роман сделал заказ, откинулся на спинку стула и стал внимательно меня рассматривать. Платье, конечно, что было в моем гардеробе, привезенном из дома, не совсем вечернее, но выгодно подчеркивало фигуру: облегающее, до колен, с глубоким декольте, цвета спелой вишни.
— Расскажи мне о себе. Я ведь специально позвал тебя в ресторан, чтоб хоть как-то поговорить, потому что наедине это просто невозможно сделать.
— Что рассказать?
— Сколько тебе лет? Кто твои родители? Что любишь на завтрак и были ли у тебя домашние животные? Что-то там про жениха, про которого, я надеюсь, ты пошутила, а если не пошутила, то придется мне его убить.
Роман сказал все это спокойно, вполне безобидные вопросы, про убийство Прохорова, я думаю, он пошутил. А ведь я и сама хотела поговорить с ним и рассказать, кто я и откуда, он молодец, что вытащил нас сюда.
— Мне через месяц исполнится двадцать три года, первого марта. Из родителей у меня только папа, а еще есть младшая сестра.
— Сестра? Вы похожи?
— Нет, моя систер полнейший сноб, сильно умная и та еще язва.
— А ты не язва?
— Нет, я хорошая.
Рома искренне смеется, в глазах такая теплота, а я растворяюсь в них, как зефирка в горячем кофе.
— Кто твой отец, чем он занимается? Хочу с ним познакомиться.
Представила лишь на миг, как это будет происходить: холодный и совершенно непроницаемый взгляд отца, безэмоциональный и сдержанный, постоянно контролирующий себя и всех вокруг. Плотно поджатые губы, слегка бледное лицо — с таким лицом объявляют о казни, а не знакомятся с парнем дочери.
