— Чтоб меня… сука, дожил.
Глава 6
Орешкина
Стою на одной ноге в довольно милой и уютной комнате, рядом искореженный чемодан, дорожная сумка, за окном ночь. Да, дожила ты, Орешкина, столько приключений за один день еще не было никогда. А еще этот эротический сон. Господи, такое откровенное не снилось никогда, да такого и в реале никогда не было.
Посмотрела на закрытую дверь, Роман ушел, хлопнув ей, словно я сама напросилась к нему, и теперь он пожалел об этом. Просила отвезти в гостиницу, сам виноват, что привез к себе домой. Села на кровать, размотала бинт, посмотрела внимательнее на ногу, ну, не так все и плохо, чуть опухла, но не страшно. Попыталась пошевелить, больно, но терпимо, наверно, обезболивающее еще действует.
Достала из кармана шубы телефон, полезла в сумку за зарядным устройством, включила, гипнотизируя экран. Вот он мигнул, пошел заряд, сразу оповещения о входящих сообщениях и непринятых звонках.
— Черт! Вот же черт!
Несколько пропущенных от сестры, один от отца, а вот это уже не совсем хорошо. Не стала читать сообщения из социальных сетей, хотелось уже забыть этот день, принять душ, лечь в нормальную постель. Поковыляла в ванную комнату, очень даже мило, душевая кабина, раковина, большое зеркало, есть полотенце, а еще женский гель для душа с ароматом ванили.
Это кто у нас любитель ванильки?
Брутальный Роман Александрович?
Или его пассия?
Пока снимала блузку, оторвала со злости две пуговицы, те покатились по кафельному полу. И чего так меня вывел этот гель? Стою под горячим душем, это лучшее, что случилось со мной за эти сутки, а еще — когда Роман носил меня на руках. За сегодня это было слишком много раз.
Роман.
Красивое имя.
И сам он красивый. Такой мужественный, сильный.
Снова вспомнила его темные глаза, руки, а потом тот сон и откровенные ласки языком и губами какого-то мужчины между моих ног. Внизу живота сразу разлился жар, запах ванили от душа заполнил пространство, накрыла грудь рукой, чуть сдавила сосок.
— Ох… черт.
Стыдно было признаться самой себе, но я с ума схожу от оральных ласк, а вот именно сейчас о них думать странно, других мыслей хватает. Отдернула руку. Но только смыла пену с тела и волос, как из душевой лейки полилась холодная вода.
— Ай!
Отпрыгнула в сторону, наступив на больную ногу, снова закричала. Кое-как выбралась, промокнула волосы, закуталась в полотенце, допрыгала до кровати. Спать хотелось ужасно, но надо было намазать ушиб и еще как-то сделать себе укол. Я ведь такая самостоятельная и отказалась от помощи. Разложила рядом все купленное Романом в аптеке. Ну вот, намазать я намажу и забинтую, скорее всего, как смогу, но укол — нет, не смогу.
Телефон разразился веселой трелью.
— Да.
— Что да? Балбесина! Даха, ты куда пропала?
Младшая сестренка Маша паникует. Но, скорее всего, она звонит не от волнения за меня, а лишний раз посмеяться. Мы с ней погодки, мамочка не успела родить меня, как забеременела этой «занозой в заднице». Сколько ее помню, постоянно строит из себя самую умную, она у нас надежда и опора, будущее семьи, без которого мы все скатимся в бездну нищеты и убогого существования.
— Почему телефон отключен?
— Разрядился, что он, не может разрядиться?
— Конечно, может, у тебя все что угодно может с ним случиться, я бы не удивилась, если бы его волки унесли в лес.
— Маш, какие волки? Какой лес?
— Лохматые и зубатые, а лес дремучий, как ты.
— Что вечно за мнение, что я такая беспомощная?
— Ну… как сказать, — Маша протянула, я фыркнула, сейчас начнет учить старшую сестру жизни, припоминая все, что было. Надо пресекать это сразу.
— Мария! Отец зачем звонил?
— Какой грозный голос, мне уже страшно. Соскучился, наверное, я откуда знаю?
— Маша, папа не скучает просто так, он что, о чем-то догадывается?
— Не должен, он сейчас в Австрии, переговоры какие-то очередные, звал меня, не поехала, опять с этой своей королевой красоты полетел, Анжелой, кобылой цирковой. Ну, ничего, хоть стресс мужичку снимет. От нее тоже может быть польза.
— Маша, ну как ты можешь так говорить, это же папа.
— Папа что, не мужик?
Машка зашуршала в трубку, потом начала жевать, у меня самой заурчал живот, не ела с обеда, и то — был салатик с капустой и куриная ножка.
— Ой, сеструха, авантюра, конечно, забавная, но прошло всего три недели, а еще два месяца. По голосу слышу, вляпалась в дерьмо, вы друг друга любите.
Маша засмеялась, я загрустила: что верно, то верно. И почему я не могу жить спокойно, без всяких кульбитов и пируэтов? А самое главное, без постоянной опеки и присмотра со стороны отца? Ведь большая девочка, почти двадцать три года, учусь сама — на экономическом, между прочим, как папа и хотел, хотя я хотела совсем другое.
Вот Маха, она реально умная, а еще противная, но люблю ее, кровиночка ведь родная, сестренка. И сколько бы ни обижались мы друг на друга и ни ругались, все равно вместе.
— О чем думаешь?
— Спать хочу, ты меня разбудила, а еще папе надо позвонить. Сколько сейчас времени в Австрии?
— Десятый час вечера, должно быть.
Папе звонить было страшно, папа мужчина суровый. А самое противное — врать ему не хотелось.
— Даха? Все нормально?
— Нормально… о-о-о-о-ой-й-й, — потянулась за чемоданом, но тот завалился набок — и снова на больную ногу. Тут же зажала рот рукой.
— Что это было? — сестренка насторожилась.
— Ударилась. Все, Мария, я спать, завтра вставать рано.
— Завтра выходной.
— Это у тебя выходной.
— Дашка…
Отключилась, снова села на кровать, глотая слезы боли.
— Лучше бы тебя фура раздавила, противный.
— Это, я надеюсь, адресовано не мне?
Поднимаю голову: в открытых дверях стоит Роман, почти обнаженный, лишь низко на бедрах обмотано полотенце. Веду свой взгляд именно от живота, где отчетливо видны кубики пресса и темная дорожка волос, скрывающаяся под полотенцем, широкая грудь, на ней тоже немного растительности. На его шее дергается кадык, потом смотрю на губы — он не улыбается, темные глаза, брови сведены.
Я немного подвисла, даже не заметила, как полотенце стало сползать с моей груди, вовремя поймала, прижала. Чувствую, что краснею, не то чтоб я не видела обнаженных мужчин, но это взрослый, почти обнаженный мужчина, а не парни в бассейне или на пляже, тем более не Прохоров с его гладко эпилированной грудью.
