21 ноября 1915 года, под дождем и хлестким ветром, лейтенант Дж. Б. Смит промаршировал во главе своего взвода по Уилтширским холмам и сел на поезд до Саутгемптона. Ночью батальон переправился в Гавр под прикрытием британского эсминца, и вот уже Смит и «Солфордские приятели» сошли с затемненного судна для перевозки войск «Принцесса Каролина» на осажденную французскую землю.
2 декабря, спустя неделю, проведенную на марше, Дж. Б. С. написал с фронта, что побывал в окопах, «и ни душа, ни тело не пострадали». Он был бодр и весел, хотя изрядно вымотался. Куда больше, чем окопы, его удручал тот факт, что где-то по пути он потерял свое великое произведение «Погребение Софокла». Военная цензура не позволяла ему точно указать свое местоположение, но на самом-то деле он находился в Альбере, близ реки Соммы – в той самой области, с которой, на беду, вскоре познакомится и Толкин и которая обретет в истории столь печальную известность.
С тех самых пор, как в июле Толкин вступил в армию, он отвлекся от Кора и Потустороннего мира за морем и сосредоточился на Кортирионе и смертных землях, где эльфы – это истаивающий, призрачный «народ тени». Но толкиновское стихотворение военных лет «Подзвездный Хаббанан» населено людьми, а местом действия являются не Англия и не Арьядор. Позже Толкин вспоминал, что написал «Хаббанан» либо в Броктонском лагере в декабре 1915 года, либо в следующем июне, в огромном транзитном лагере в Этапле на побережье Франции. В любом случае, казалось вполне уместным, что в стихотворении изображен лагерь людей.
…Блуждает эхо средь полян,
И слышен звон гитар вдали:
Люд у костров садится в круг,
И песня раздается вдруг,
И все укрыла ночь.
В квенийском лексиконе Хаббанан описан просто-напросто как ‘приграничная область Валинора’, и вплоть до послевоенных «Утраченных сказаний» никаких других пояснений касательно него не встречается.
Но в мире Толкина присутствует также духовный и религиозный план – он есть всегда, хотя не так часто бросается в глаза; в исходных замыслах автора он просматривается очень отчетливо. В одном ряду с этнонимами для разных эльфийских племен в лексиконе содержатся слова со значением ‘святой’, ‘монастырь’ и ‘распятие на кресте’, ‘монахиня’, ‘евангелие’ и ‘христианский миссионер’. В языке квенья даже существует афоризм perilmë metto aimaktur perperienta ‘воистину мы терпим испытания, но мученики претерпевали и до конца’ – любопытное ви́дение для одного из представителей поколения Великой войны. Валар, правящие в Валиноре, или ‘Асгарде’, являются богами только в глазах язычников, на самом деле они – ангелы под началом «Господа Вседержителя, творца, живущего за пределами мира». И хотя впоследствии Толкин переработал этот религиозный элемент и во «Властелине Колец» сделал его практически невидимым для поверхностного взгляда, из своей концепции Средиземья он его так и не убрал.
Религиозный план помогает объяснить, как эльфы могли «учить людей песням и святости». Толкиновские представления того времени, по всей видимости, не слишком расходятся со взглядами, которые он позже выразил в своем эссе «О волшебных сказках»: хотя мифы и волшебные сказки противоречат христианской истории, ложью они не являются. А поскольку создавались они людьми в ходе «вторичного творчества» по примеру Творца, Толкину казалось, что мифы и сказки непременно должны содержать зерна правды. Эта мысль была не то чтобы нова, ее уже выразил (только наоборот) Г. К. Честертон в своем эссе 1908 года: «Мир всегда казался мне сказкой, а где сказка, там и рассказчик»
[64]. До Христа, в толкиновском окутанном ночной тьмой Арьядоре, миф и Фаэри со всей определенностью настолько приблизились к истине, насколько это было доступно для кочующих народов Европы. Тем самым, религиозная миссия эльфов может восприниматься как метафора для поучительного воздействия волшебных сказок.
Однако в буквальном смысле эльфы родом из Кора, который соприкасается с землей Валар: они жили и живут среди ангелов. Толкин ошеломляюще смело сводит воедино человеческие верования в сверхъестественное. Хаббанан, который тоже граничит с Валинором, – это место, «где сходятся пути земли» по эту сторону от рая. Возможно, это видение – христианское чистилище, рассматриваемое сквозь волшебное стекло, – призвано утешить того, кто оказался перед лицом смерти:
Внезапно стало ясно для меня:
Все те, кто пел с закатом дня,
Кто славил звездный хоровод
Нездешней музыкой гитарных нот, —
То странники, Его сыны,
Разбили становище близ
Угодьев, что освящены
Касанием Господних риз.
6
«Во власти векового забытья»
Толкина всегда завораживали шифры и алфавиты; еще подростком он и сам их придумывал во множестве – и пронес эту любовь через всю свою жизнь. Оказавшись в армии, он решил стать связистом, а в этой специальности некоторая роль отводилась и шифровальному делу. Тем интереснее будет учиться, предполагал Толкин: он использует свои сильные стороны, поставив свои недюжинные способности на службу армии. Сознательно или нет, Толкин еще и повышал свои шансы выжить в войне – а ведь на нейтральной полосе эти шансы были бы крайне низки, если бы он командовал очередной вылазкой или вел в атаку взвод. Странно думать, что если бы не такого рода решения, то дети, возможно, никогда не узнали бы о Бильбо Бэггинсе или, если на то пошло, о Винни-Пухе: где-то совсем в другой воинской части субалтерн по имени А. А. Милн выбрал специальность связиста совершенно сознательно – чтобы спасти себе жизнь. Но тот же Милн называл обеспечение связи «по сути самой интересной работой в пехоте, с тем огромным преимуществом, что связист – единственный офицер в батальоне, который в этом разбирается, и он, следовательно, сам себе хозяин – для штатского в армии лучше и не придумаешь».
К концу декабря 1915 года, когда 13-й батальон Ланкаширских фузилёров был перебазирован из Пенкриджского лагеря в соседний Броктонский лагерь, Толкин уже увлеченно упражнялся в дешифровке и наспех записывал свои наработки на оборотной стороне конвертов. Но, конечно же, работа связиста заключалась не только в шифровании и разгадывании кодов. В нее входил и технический аспект, включающий разные способы передачи зашифрованных сообщений, так что Толкин учился подавать сигналы семафорными флажками или «точками» и «тире» азбуки Морзе – с помощью фонарика ночью или гелиографа днем. Для работы на дальних расстояниях или в те моменты, когда подавать световые сигналы было невозможно или опасно, ему пришлось освоить эксплуатацию и техническое обслуживание полевого телефона. В его арсенал входили еще два средства попроще: сигнальные ракеты и почтовые голуби. А еще Толкин научился читать карты и поучаствовал в регулярных военных маневрах на Кэннок-Чейзе. В разгар зимы жить там было холодно и неуютно, и Толкин чувствовал себя ужасно несчастным.
