В семидесятом году во всех университетах Америки для половины первокурсников был введен предмет, называемый «английский А» или как-то похоже, но известный повсеместно как «английский для тупиц». Став ректором, доктор Макинтош отменил сей предмет и прекратил прием студентов, которые в нем нуждались. «Налогоплательщикам содержание одного студента обходится по меньшей мере в семнадцать тысяч долларов в год, – заявил он. – Чтение, письмо и грамматику проходят в начальной школе. Если абитуриент недостаточно хорошо усвоил эти предметы, чтобы учиться здесь, пусть возвращается в ту школу, которая его недоучила. Тут ему не место. Я не стану тратить на него деньги налогоплательщиков».
Родители опять подняли скандал, но родителей полуграмотных абитуриентов было меньшинство, а большинству избирателей и законодателей штата позиция президента пришлась по вкусу.
Пересмотрев учебную программу университета, доктор Макинтош также издал распоряжение, согласно которому все студенты в любое время могли подвергнуться проверке на наркотики, то есть должны были по первому требованию сдать на анализ кровь, мочу и прочее. Уличенных исключали навсегда.
Помещения таких студентов тут же обыскивались на вполне законном основании – семеро городских судей охотно днем и ночью выдавали по такому случаю ордера. Никаких сантиментов не допускалось – всем, у кого находили наркотики, предъявлялось обвинение.
Что касается торговцев наркотиками, то специально ради них законодательное собрание штата возродило прекрасный старый обычай – публичное повешение. На площадях воздвигли виселицы. Приговоренные к смерти дилеры апеллировали, разумеется, и в Верховный суд штата, и в Вашингтон, но поскольку пять членов Верховного суда США, включая председателя, были назначены еще президентом Паттоном, дилерам из Нью-Мексико не приходилось жаловаться на медлительность правосудия. Один предприимчивый юноша прожил от ареста до Джека Кетча
[163] ровно четыре недели. В среднем же этот период, когда система вступила в силу, продолжался примерно два месяца.
Союз борьбы за демократические свободы, как обычно, закатил истерику. Несколько адвокатов из СБДС за неуважение к суду попали на приличный срок в тюрьму, да не в новую, а в старый изолятор для пьяниц, где сидели забулдыги, наркоманы, незаконно прибывшие сезонники-мексиканцы и проститутки мужского пола.
Я выбрала Альбукерке частично и поэтому. Вся страна теряла разум, охваченная массовым психозом, природы которого я так и не могла понять до конца. Альбукерке тоже не был застрахован, но он сопротивлялся, и во главе его находилось достаточно разумных мужчин и женщин, чтобы я смогла прожить там десять хороших лет.
В то самое время, когда американские школа и семья пришли в упадок, страна переживала расцвет науки и техники, и не только в таких крупных областях, как космонавтика и роуд-тауны. Пока студенты лоботрясничали, научно-исследовательские центры работали как никогда, демонстрируя успехи в физике частиц, в физике плазмы, в генетике, в создании новых материалов, в медицине – во всех областях.
Эксплуатация космоса достигла невероятных размеров. Оправдывало себя решение мистера Гарримана не отдавать космос на откуп государству, а предоставить его частной инициативе. Только недавно успели открыть космопорт Пайкс-Пик, а «Спайсуэйс лимитед» уже строила новые, более мощные катапульты в Киото и на Гавайях. Корабли с людьми отправились на Марс и на Венеру, вылетели первые горняки на астероиды.
А в Соединенных Штатах между тем шел полный развал.
Упадок наступил не только на временной линии Два, но и во всех исследованных временных линиях. За пятьдесят лет своего пребывания в Бундоке я прочла несколько монографий по сравнительной истории, относящихся к периоду, называемому «Деволюцией двадцатого века».
На свои суждения я не могу полагаться. Я наблюдала этот регресс только в одной временной линии, только до середины 1982 года и только в своей стране. Мнение на этот счет у меня есть, но его не обязательно принимать всерьез – ведь многие крупные ученые думают иначе.
Вот кое-что из того, что представляется мне неправильным.
В США имелось более шестисот тысяч практикующих юристов – ровно на пятьсот тысяч больше, чем нужно. Такие адвокаты, как я сама, не в счет – я ведь не практиковала, а право изучала лишь для того, чтобы обороняться от адвокатов, и многие другие поступали так же.
Разложение семьи. Причина, думаю, в том, что оба родителя стали работать. С середины века все в один голос твердили, что они вынуждены работать, чтобы оплачивать свои счета. Почему в первой половине века не было такой необходимости? Как связать появление сберегающей труд техники и во много раз возросшую производительность труда с обнищанием семьи?
Говорят, что все дело в слишком высоких налогах. В этом есть смысл: помню, какой шок я испытала, узнав, что правительство собрало за год триллион долларов. К тому же бо́льшая часть этой суммы разошлась неизвестно куда.
И уж истинный упадок претерпевал здравый смысл. В Соединенных Штатах стали считать выдающимися людьми артистов развлекательного жанра и профессиональных спортсменов. Им поклонялись и видели в них лидеров: они высказывали свое мнение по самым разным вопросам и относились к себе столь же серьезно, как и все окружающие. В конце концов, если спортсмену платят больше миллиона в год, почему бы ему не считать себя важной персоной… а стало быть, всем интересно знать его мнение о внутренней и внешней политике, хотя он выдает свое невежество и безграмотность, едва открыв рот. Ведь большинство его фанатов столь же невежественны и безграмотны – болезнь прилипчива.
Примите во внимание также следующее:
1) лозунг «хлеба и зрелищ»;
2) отмена «присяги бедняка» во время первого срока президента Рузвельта;
3) возрастной принцип обучения в школах.
Все эти три явления взаимосвязаны. Отмена «присяги бедняка», необходимая ранее для пользования общественной благотворительностью, привела к тому, что неудачники, неумехи всякого рода, не способные или не желающие прокормить себя, получили такое же право голоса, право устанавливать и распределять налоги, как, скажем, Томас Эдисон и Томас Джефферсон, Эндрю Карнеги и Эндрю Джексон. Возрастной перевод из класса в класс обеспечил продвижение недоучек. А «хлеба и зрелищ» – это неизбежный исход демократии, идущей таким путем: бесконечные расходы на «социальные программы» ведут к национальному банкротству, за которым, как показывает история, всегда следует диктатура.
Мне кажется, что в этих трех пунктах и заключались ключевые ошибки, сгубившие лучшую цивилизацию, когда-либо существовавшую в истории. Было, конечно, и другое – забастовки государственных служащих, например. Отец был еще жив, когда они начались, и угрюмо изрек: «Есть хороший выход: если тот, кому платит жалованье государство, считает, что платят ему недостаточно, пусть увольняется и зарабатывает себе на жизнь в другом месте. Это в равной мере относится и к конгрессменам, и к получающим пособие, и к учителям, и к генералам, и к мусорщикам, и к судьям».
