– Ох, бога ради, Мо! – сказал Брайни. – Тед, вообще-то, с ней легко ладить…
– Морин, – начал Теодор, – ты сказала, что она выплачет себе все глаза через месяц. Ты знаешь ее календарь?
– Ну да. Наверное. Дай подумать. – Мои девочки сами вели свои календари, но старая опытная мама тоже держала ухо востро, на всякий случай. – Сегодня среда. Если я правильно помню, у Кэрол должно начаться через три недели. А что?
– Ты помнишь мое «правило правой руки», с помощью которого можно вычислить, когда «выбивать чек», как ты говоришь?
– Помню. Ты сказал, что нужно отсчитать четырнадцать дней с начала менструации – это и будет верный день, а еще использовать предыдущий и следующий.
– Да, это правило касается того, как забеременеть, но оно имеет и обратную сторону: можно высчитать, как не забеременеть. Если у женщины цикл проходит регулярно и нет никакой патологии. У Кэрол он идет регулярно?
– Как часы. Двадцать восемь дней.
– Брайан, если допустить, что Морин правильно помнит календарь Кэрол…
– Могу поспорить, что правильно. Она никогда не ошибается в счете с тех пор, как выучила сколько будет дважды два.
– Тогда Кэрол на этой неделе не может забеременеть. К следующему ее плодоносному периоду я буду далеко в море, а пока что целый взвод морских пехотинцев не в силах сделать ей ребенка.
– Надо поговорить с Айрой, – задумался Брайни. – Если он согласится с вами, я снимаю все возражения.
– Нет.
– То есть как это нет? Я больше не ставлю условий, успокойся.
– Нет, сэр. Вы мне не доверяете, а я ничего не обещаю. Ситуация не изменилась.
Я была готова разрыдаться от досады. У мужчин голова устроена не так, как у нас, и мы их никогда не поймем. Но и обойтись без них не можем. От бурной сцены меня спас стук в дверь. Нэнси.
– Можно?
– Входи, Нэнс! – крикнул Брайан.
– Входи, дорогая, – подхватила я.
Она вошла, и я подумала: какая она миленькая! Утром она побрилась в честь обмена, который предложили они с Джонатаном, – чтобы Джонатан лег в постель со мной, а Нэнси с Теодором. Теодор колебался, боясь задеть мои чувства, но я настояла, зная, как хорошо ему будет с нашей Нэнси (а Нэнси с ним, Джонатану с Морин; я была ужасно польщена, что Джонатан это предложил).
Остальной зверинец отец увел в цирк Эла Дж. Барнса, выступавший в Индепенденс-холле – всех, кроме Этель; эта была слишком мала для цирка и слишком мала, чтобы понимать. Я поставила ее кроватку в своей ванной, где могла ее слышать.
Наш обмен прошел превосходно, и я приобрела еще более высокое мнение о будущем зяте. Часа в три мы вчетвером – Нэнси, Джонатан, Теодор и я – собрались на «Смитфилде», моей большой кровати, поболтать. Как говорит Брайни, нельзя заниматься этим все время, но говорить об этом можно без конца.
Так мы и нежились в «Смитфилде», болтая и ласкаясь, когда позвонил Брайан – он только что приехал в город. Я велела ему быстрей идти домой и с помощью нашего семейного шифра известила его о том, что ждет его здесь. Нэнси поняла мой шифр и широко раскрыла глаза, но ничего не сказала.
Полчаса спустя она закрыла глаза, раздвинула ноги и впервые приняла своего отца – потом открыла глаза, посмотрела на нас с Джонатаном и усмехнулась. Я усмехнулась ей в ответ, а Джонатан был слишком занят.
Что нужно этому миру – так это побольше любви, потной, дружеской и не знающей стыда.
Потом дети ушли вниз: Нэнси поняла, что я хочу побыть одна с моими двумя мужчинами. Телефон на длинном шнуре она забрала с собой. Сейчас она стояла около кровати и улыбалась нам:
– Слышали звонок? Дедушка вышел на связь. Велел передать, что цирковой фургон – твоя машина, милый Тед-Лазарус – прибудет ровно в пять минут седьмого. Так что Джонатан уже в ванне – я ему сказала, чтобы не тратил всю горячую воду. Одежду он оставил здесь, сейчас отнесу ему, а сама помоюсь и оденусь тут. А твои вещи где, Тед-Лазарус, милый.
– В швейной комнате. Сейчас спущусь.
– Отбой, – сказал Брайан. – Нэнс, будь хорошей девочкой и захвати вещички Теда, как пойдешь снова наверх. Тед, у нас в семействе обходятся без церемоний. Оденешься вместе с нами, когда позвонят в дверь. Жене не нужно других опекунов, кроме мужа, и я не собираюсь объяснять детям, почему мы принимаем гостя наверху. Mon beau-père знает, в чем дело, и прикроет нас. А Кэрол если и догадается, то промолчит. Спасибо, Нэнси.
– Pas de quoi, mon cher père
[105]. Папа, а правда Теду не надо сегодня вечером уезжать?
– Тед уедет со мной в воскресенье вечером. Он приписан ко мне для особых поручений, и я продал его тело и душу твоей матери, которая к тому времени его, возможно, доконает…
– О, нет! – хором сказали мы с Нэнси.
– Нет-то нет, но попытается. Ну, беги, милая, и запри за собой дверь.
Нэнси послушалась, и муж повернулся ко мне:
– Огневушка, теперь без двадцати шесть. Не займешь ли ты нас с Тедом чем-нибудь на двадцать пять минут?
Я сделала глубокий вдох:
– Постараюсь.
14
Черный вторник
Мир как миф. При всей моей любви к Хильде, при всей любви к Джубалу и при всем уважении к его аналитическому гению теория «мир как миф» ничего не объясняет.
Как сказал бы доктор Уилл Дюран, эта гипотеза неудовлетворительна. Я училась философии у доктора Дюрана в двадцатом – двадцать первом годах, вскоре после того, как он расстался с Католической церковью, стал агностиком и социалистом и вступил в брак, – а все из-за того, что спутался с четырнадцатилетней девчонкой, вдвое моложе себя.
Доктор Дюран, должно быть, разочаровал миссис Гранди – он женился на своей подсудной любви и прожил с ней до самой своей смерти, до девяноста с лишним лет, без малейшего намека на какой-либо скандал. Миссис Гранди, наверное, говорила себе, что порой не стоит подслушивать у замочных скважин.
Потеря для церкви обернулась приобретением для мира. Неспособность похотливого молодого учителя держать руки подальше от хорошенькой, способной и скороспелой ученицы подарила нескольким вселенным величайшего историка и философа, а Морин сблизила с метафизикой – мое самое волнующее интеллектуальное приключение с тех пор, как отец познакомил меня с профессором Томасом Генри Гексли.
Профессор Гексли открыл мне, что теология не дает ни на что ответов, поскольку является беспредметной наукой.
Беспредметной? Да, в ней нет содержания – одна только розовая подслащенная водичка. «Тео» значит «Бог», а «логос» – «слово»; все слова, оканчивающиеся на «логия», означают «изучение», «обсуждение» или «знание» о чем-то, что названо в первой части слова. Например, гиппология, астрология, проктология, эсхатология, скатология и так далее. Но прежде, чем изучать предмет, надо определить для начала, о чем идет речь. С гиппологией все просто: лошадь все видели. Проктология тоже не проблема: задницу тоже все видели… нет, если вас так строго воспитали, что вы никогда ее не видели, пойдите в свой муниципалитет – их там полно. Но вот предмет, обозначенный символом «тео», – дело тонкое.
