(Черт побери, Брайни, почему тебя тут нет? Это твоя работа.)
– Тогда я должна тебе их показать. Если я смогу их найти.
– Мне их тетя Бет Лу показывала. Они у меня в комнате. – Он застенчиво улыбнулся. – Мне нравится их смотреть. Принести тебе?
– Нет. А впрочем, как хочешь. Кажется, ты знаешь о сексе все, что нужно знать в твоем возрасте. Чем я могу тебе еще помочь?
– Да ничем, наверное. Вот только… тетя Бет Лу всегда давала мне резинки, и я обещал ей, что всегда буду ими пользоваться. Но «Уолгрен» их ребятам в моем возрасте не продает.
(Что еще Бетти Лу для него сделала? Считается ли сожительство с теткой инцестом? Точнее – с женой дяди, она ведь нам не кровная родственница. Морин, не лезь не в свое дело.)
– Хорошо, я тоже буду давать их тебе. А… где ты ими пользуешься, Патрик? Не спрашиваю с кем, но где?
– Пока что я только одну такую девочку знаю, и у нее мать очень строгая, велит ей это делать только у них дома, в подвале, не то она…
Я не стала уточнять, что такое «не то».
– По-моему, ее мать очень разумная женщина. Ты, дорогой, тоже спокойно можешь заниматься этим дома. Надеюсь, ты больше нигде этого делать не будешь – в Суоп-парке, например. Это слишком опасно. – (Морин, кто бы говорил!)
Все трое были хорошие дети, и я не знала с ними никаких хлопот. Если не считать небольшого мягкого надзора с моей стороны, хозяйство велось само по себе, и у меня оставалось много времени для учебы. К замужеству Сьюзен в августе пятьдесят второго года у меня был не один, а четыре диплома: бакалавра искусств, бакалавра права, магистра наук и доктора философии. Что за чудеса, скажете вы!
Сейчас расскажу, как кролик оказался в цилиндре.
Я нигде не могла предъявить свой школьный аттестат: выданный в 1898 году, он как-то не очень совмещался с моим тогдашним официальным возрастом – сорок четыре года. По возможности я старалась говорить, что мне «больше двадцати одного», и, только припертая к стенке, называла свой возраст, скрывая факт своего существования на свете до 1910 года. Для этого надо было всего лишь держать язык за зубами – никаких «А вы знаете такого-то?» или «А помните?».
Поэтому я и поступила в университет не как обычная студентка, а на специальный курс. Потом попросила разрешения сдать экстерном на право стать соискательницей диплома и не остановилась перед высокой платой за экзамены. Я сдавала английскую и американскую литературу, американскую историю, мировую историю, математику, латынь, греческий, французский, немецкий, испанский, анатомию, физиологию, химию, физику и естествознание. Сдавала весь семестр, зубря по ночам и для разрядки иногда посещая лекции в колледже по ту сторону бульвара.
Перед началом летних занятий меня вызвал декан, доктор Баннистер.
– Садитесь, пожалуйста, миссис Джонсон.
Я села. Декан напомнил мне мистера Клеменса, хотя не носил белого костюма и, слава богу, не курил этих жутких сигар. Но у него был такой же лохматый ореол седых волос и такой же облик жизнелюбивого Сатаны. Он мне сразу понравился.
– Вы сдали все дополнительные экзамены, – сказал он. – Могу ли я спросить, с какой целью?
– У меня не было никакой особой цели, доктор. Я сдавала их, чтобы определить уровень своих знаний.
– Хм. По вашим бумагам я вижу, что среднюю школу вы не закончили.
– Я получила домашнее образование, сэр.
– Понятно. И никогда не учились в школе?
– Я училась в нескольких школах, сэр, но не настолько долго, чтобы получить от них свидетельства. Мой отец много путешествовал.
– Чем он занимался?
– Он был врачом, сэр.
– Вы говорите «был»?
– Он погиб в битве за Британию, доктор.
– Вот как. Извините. Миссис Джонсон, вы почти сдали на степень бакалавра искусств… нет, позвольте мне договорить. Мы не присуждаем степеней экстернам, не прошедшим у нас курса. Намерены ли вы проучиться у нас еще два семестра, то есть следующий учебный год – сорок шестой – сорок седьмой?
– Конечно – и летние занятия тоже буду посещать. Останусь и на более долгий срок, поскольку намерена, если получу бакалавра, защищать и докторскую степень.
– Вот как – и в какой же области?
– Философии, в частности метафизики.
– Хорошо. Миссис Джонсон, вы поражаете меня. Пишете, что ваш род занятий – домохозяйка…
– И это верно, доктор. Со мной еще живет трое младших детей. Но двое из них девочки-подростки и хорошие поварихи. Мы вместе готовим и делаем всю работу по дому, так что у всех остается время на учебу. И уверяю вас – мытье посуды ничуть не противоречит интересу к сверхчувственному. Я – бабушка, которой не довелось поучиться в колледже, но не верю, что слишком стара, чтобы учиться. Бабушка не хочет сидеть у огонька и вязать. В двадцать первом году здесь читал лекции доктор Уилл Дюран – он и ввел меня в метафизику.
– Да, я сам его слушал. Вечерний курс в соборе на Гранд-авеню. Замечательный лектор. Но сколько же вам было тогда? Двадцать пять лет назад?
– Меня водил на лекции отец, и я пообещала себе, что займусь этим, когда у меня будет время. Теперь оно есть.
– Понимаю. А знаете, миссис Джонсон, что преподавал я, пока не занял эту должность?
– Нет, сэр. – (Конечно же, я знала. Отец стыдился бы меня, если бы я предварительно не разведала территорию.)
– Латынь, греческий и эллинскую философию. Но время идет – и латынь больше не требуется, греческий даже не предлагается, а греческих философов забыли ради новых идей Фрейда, Маркса, Дьюи и Скиннера. Вот я и вынуждена была искать другое занятие, иначе пришлось бы уходить из университета и предлагать свои услуги где-нибудь еще. А это нелегко, – грустно улыбнулся он. – Профессор физики мог бы найти работу в «Доу кемикл» или у Д. Д. Гарримана, но учитель греческого? Впрочем, не важно. Вы сказали, что намерены заниматься и летом?
– Да, сэр.
– Переведем-ка мы вас на старший курс и выпустим в конце первого семестра, в январе сорок седьмого года бакалавром искусств. Главной специальностью поставим, скажем, современные языки, второй – что пожелаете. Классические языки, историю. Летнюю школу и первый семестр можете использовать для занятий метафизикой. Так-то. Я и сам дед, миссис Джонсон, старомодный учитель забытых наук. Но может быть, вы согласитесь, чтобы я был вашим куратором?
– Нет, правда?
– Меня заинтересовали ваши намерения – думаю, мы с вами составим неплохой комитет сочувствующих. Мм…
У старости стремления свои;
Смерть все покончит; но перед концом
Еще возможно подвиг совершить,
Достойный нас, восставших на богов.
Я подхватила:
