Книга Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди, страница 82. Автор книги Роберт Хайнлайн

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди»

Cтраница 82
На скалах загораются огни;
День меркнет; подымается луна;
Ревет морская глубь. Вперед, друзья,
Открытиям еще не вышел срок.

Он широко улыбнулся и закончил:

Покинув брег и к веслам сев своим,
Ударим ими, ибо я стремлюсь
Уплыть за край заката и достичь
Вечерних звезд, пока еще я жив.

– Теннисон не знает износа. И если Одиссей мог бросить вызов годам, можем и мы. Приходите завтра, и мы наметим курс занятий, необходимый для вашей докторской. Большую часть работы вам придется проделать самостоятельно, но мы заглянем в каталог и посмотрим, что вам будет полезно прочесть.

В июне пятидесятого я защитила докторскую по метафизике, став доктором философских наук. Моя диссертация называлась «Сравнительные картины мироздания по Аристоклу, Аруэ и Джугашвили с точки зрения эпистемологии, телеологии и эсхатологии». Содержание сводилось к нулю, как и полагается в честном метафизическом труде, зато много было Булевой алгебры, доказывающей, что Джугашвили – убийца и злодей, что и так слишком хорошо было известно украинским кулакам.

Я подарила экземпляр своей диссертации отцу Маккоу и пригласила его на защиту. Он согласился прийти, посмотрел на название и улыбнулся:

– Мне кажется, что Платон был бы рад встретиться с Вольтером, но оба они и близко не подошли бы к Сталину.

Отец Маккоу был единственный, кто с первого взгляда понял, о ком идет речь в заглавии, не считая доктора Баннистера, который его и придумал.

Моя диссертация не имела никакой ценности, но по правилам для получения научной степени требовалось представить сколько-то фунтов научной макулатуры. И я прекрасно провела эти четыре года – и в университете, и по ту сторону бульвара.


Получив докторскую степень, я на той же неделе поступила на медицинский факультет университета и в юридическое училище Канзас-Сити: одно другому не мешало, потому что у юристов занятия в основном велись вечером, а у медиков – днем. Я не собиралась становиться доктором медицины, но хотела сдать на магистра по биохимии. Меня записали на несколько дополнительных курсов, но разрешили проходить их одновременно с подготовкой к магистрату (думаю, меня прогнали бы оттуда, не предъяви я свеженькое свидетельство доктора наук). Степень магистра сама по себе меня не слишком заботила – просто хотелось поучиться чему-нибудь полезному, устроить себе интеллектуальный шведский стол. Отец бы меня одобрил.

Я могла бы получить степень за год, но задержалась подольше, желая прослушать еще несколько курсов лекций. В юридическом же училище полагалось учиться четыре года, но я прошла у них кое-что еще в ту пору, когда там с тридцать четвертого по тридцать восьмой учился Брайан. Декан разрешил мне сдавать экстерном, лишь бы я полностью оплатила каждый курс – училище было частное, и плате за обучение придавалось первостепенное значение.

Экзамены в адвокатуру я сдала весной 1952-го – успешно, к удивлению своих соучеников и преподавателей. Помогло, возможно, то, что я в бумагах называлась «М. Дж. Джонсон», а не «Морин Джонсон». Как только меня приняли в адвокатуру, с дипломом проблем уже не было: училище гордилось как раз тем, какой высокий процент его студентов получает право на адвокатскую практику – а это барьер потруднее, чем диплом юриста.

Вот так, вполне законно, я и получила четыре ученые степени за шесть лет. Но искренне считаю, что больше всех дал мне крошечный католический колледж, где я была только вольнослушательницей и не претендовала на степень.

В большой степени это относится к японцу американского происхождения, иезуиту отцу Тэдзуке.

Впервые в жизни мне представилась возможность выучить восточный язык, и я ухватилась за нее. Класс предназначался для обучения миссионеров, призванных заменить тех, кого уничтожила война, в нем занимались и священники, и семинаристы. Меня, как мне кажется, приняли по той причине, что в японском языке, японских идиомах и японской культуре грань между мужчиной и женщиной еще резче, чем в американской культуре. Я служила наглядным пособием.

Летом сорокового года, которое мы провели в Чикаго, я воспользовалась случаем позаниматься семантикой у графа Альфреда Коржибского и доктора С. И. Хаякавы, благо Институт общей семантики был поблизости от нас – только перейти Мэлл и пройти пару кварталов по Восточной Пятьдесят шестой. И в голове у меня застряли слова этих двух ученых о том, что любой язык – отражение определенной культуры и так тесно переплетается с ней, что для адекватного обсуждения этого вопроса необходим другой, отличный по своей структуре язык – «метаязык».

А теперь посмотрим, что происходило в мире, пока я занималась японским. В ноябре сорок восьмого президентом избран Паттон, сменивший президента Баркли в январе сорок девятого.

Инцидент в Осаке произошел в декабре сорок восьмого, между избранием Паттона и его инаугурацией. Так что новый президент столкнулся с тем, что в Дальневосточном доминионе, бывшей Японской империи, назрело открытое сопротивление и тайное общество «Божественный ветер» готово до бесконечности разменивать десять японских жизней на жизнь одного американца.

В своей инаугурационной речи президент Паттон сообщил японцам и всему миру, что подобный обмен нас больше не устраивает. Отныне за убийство одного американца будет разрушаться и оскверняться один синтоистский храм, и с каждым инцидентом цена будет все выше.

18
Холостая жизнь

Не в моей компетенции судить, как следует управлять завоеванной страной, поэтому воздержусь критиковать политику Паттона по отношению к нашему Дальневосточному доминиону. Мой дорогой друг и муж Джубал Харшоу говорит, а история подтверждает, что в его временной линии (код «Нил Армстронг») к побежденному применялась совсем другая политика – скорее протекционистская, чем жесткая.

Но и та и другая тактика на обеих временных линиях оказалась губительной для Соединенных Штатов.


С 1952 по 1982 год мне ни разу не представилось случая применить свое знание японского. Но двадцать четыре века спустя, когда я перешла из клиники омоложения в Корпус времени, Джубал дал мне одно странное задание. Исход долгой и жестокой войны между США и Японской империей оказывался гибельным для обеих сторон во всех временных линиях, контролируемых Кругом Уробороса, – и в тех случаях, когда «побеждали» США, и в тех, когда «побеждала» Япония – например, во временной линии Семь, код «Фэйракрс», где император и Reichsführer поделили наш континент вдоль по реке Миссисипи [125].

Математики Корпуса времени под руководством Либби Лонг и в сотрудничестве с банком компьютерных симуляторов во главе с Майкрофтом Холмсом (совершившим Лунную революцию во временной линии Три) поставили себе задачу: нельзя ли преобразовать историю так, чтобы Американо-японская война 1941–1945 годов вообще не состоялась? И нельзя ли в таком случае избежать постепенного разрушения планеты Земля, неизменного следствия этой войны во всех известных временных линиях?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация