Ведь теперь я другой человек. Внутри меня живет этот звук. Если в «Ом» вибрирует правда, мое сердце должно на это отреагировать. Наверняка мои результаты изменились. Может, дать еще один шанс этому устройству? Или мне? Я подсоединился к аппарату и сразу же устремил взгляд на кривую, которая с момента моей последней попытки совсем не изменилась. Изображение на экране напоминало лихорадочные зигзаги тяжело больного человека. А ведь я уже таким человеком не был, я находился на пути выздоровления, на пути поиска сердца. Моего сердца! Но смогу ли я когда-нибудь охватить его своим разумом? Честно говоря, в это уже не верилось. Я вынужден был принять, что с одним лишь разумом далеко не уйдешь. Я долго рассматривал экран и шаловливую кривую. Я больше не злился. Она просто была, и я принял ее такой, какая она есть. Я сделал глубокий вдох и начал дышать осознанно.
Очень тихо вначале, едва слышно. С каждым выдохом из глубины вырывался звук. Хрупкое, нежное «Ом». На слух звук казался очень уязвимым. Стыдливый голос души, выражающий все то, что я ощущал в тот момент. Я поддался ему, я больше не хотел с помощью медитации насильно вписывать ритм сердца в определенную кривую. В этом звуке слышалась печаль и долго копившаяся боль. Но также и свобода – возможность, наконец, все это выпустить. С каждым выдохом я отпускал немного больше, и «Ом» рос сам по себе. Я бы не сказал, что я его производил или – тем более – что я его пел. Он просто был.
А потом произошло чудо: сердечная кривая изменилась прямо у меня на глазах. Поначалу я не поверил. Но это была не галлюцинация. Как по волшебству, нервные резкие царапины превратились в легкую волну. За ней последовала другая. Мое сердце проделало много маленьких волн. Оно расслабилось, а я – вместе с ним. Возможно, впервые за несколько десятков лет. Линии на экране даровали мне безграничное утешение. Было трогательно лицезреть на мониторе гармоничную кривую своего сердцебиения.
Все мысли испарились. Я прислушивался только к своему голосу и дыханию. Переживания сменяли друг друга, а с ними менялся и звук. Поначалу это была благодарность и радость, спустя какое-то время их сменило сочувствие к самому себе. Когда я в последний раз сочувствовал себе? Не могу вспомнить. Всю жизнь я управлял, распоряжался собой как чиновник. В какой-то момент все чувства ушли, уступив место глубокому покою. Я находился в созвучии с самим собой и с миром. Мое сердце разговаривало со мной, а я отвечал ему: «Ом». Меня никто не слышал. Никто не видел. Я был один и очень далеко от дома. Однако еще никогда я не чувствовал себя как дома в этом звуке, звуке мира, как еще называют этот священный слог. Любое существование – это звук. Физики давно доказали, что вся вселенная основана на вибрациях. И на экране вибрировала гармоничная, округлая и слаженная кривая. Теория воплощения перестала быть концепцией и превратилась в реальность.
Мудрость из самого сердца
Я наблюдал за коллегами из кардиохирургии. Интересно, они тоже иногда занимаются такой ересью, как я? Я все еще принадлежу тому кругу или уже отошел от истинной веры в обыкновенный насос? Имею ли я право об этом говорить? Как они отреагируют, если узнают, что в номере нью-йоркской гостиницы я распевал «Ом»? Что теперь я все чаще встречаюсь с людьми, которые исследуют свое внутреннее сердце без скальпеля, не проливая ни капли крови? Чтобы добиться ясности, нужно их об этом спросить. Вначале я обратился к милейшей медсестре из операционной, которой я всецело доверял и у которой, как я полагал, сердце находилось в нужном месте.
– Скажи, – спросил я ее в нашей общей кухне за чашечкой кофе, – любовь ведь чувствуют сердцем?
Она не ответила и продолжила размешивать в чашке сахар. Может, вопрос показался ей слишком личным?
Я спросил у других, и лишь спустя время заметил, что мне попадаются сплошь женщины. Я что, считаю, что они более компетентны в сердечных делах? Неужели я сам купился на этот предрассудок, что женщины живут сердцем, а мужчины – разумом? Порой возникало чувство, что мои извилины вот-вот скрутятся в узел: настолько трудно было отделить анатомическое сердце от сердца, которое чувствует и совершает мудрые поступки. Кроме того, я погряз в неразберихе с определениями. То, что я имею в виду – это душа? Почему все эти жизненно необходимые кирпичики человеческого существования настолько размыты и туманны, что мы не только не знаем, как называть их в повседневном обиходе, но и философия до сих пор не нашла на это ответ, а психологи именуют душу, самость и эмоции по-разному, в зависимости от школы, к которой принадлежат. Как ученый я бы предпочел ясность. Большая неизвестная – четкая формула – результат – готово. Почему мне вообще захотелось узнать это так досконально? Неужели недостаточно знания того, что голос сердца в принципе существует? Что мне делать – снова и снова подключаться к прибору биологической обратной связи и проверять свою кривую? Нет, всего этого было мало. Я чуял, что там скрывается нечто большее. После того как две женщины, перфузиолог и терапевт, сообщили мне, что за чувства отвечает мозг («Да ладно тебе, Рейнхард, сегодня такие вещи уже всем известны»), я решил попытать счастья с интерном:
– Сердце – источник разума, не так ли? Без сердца не было бы мышления.
– Да, разумеется, – пробормотал он, вытаращив глаза.
Но по его виду я понял, что он заподозрил у меня легкую форму слабоумия, которой он сам, конечно же, не страдал, иначе бы с готовностью возразил своему шефу.
Продолжи я в таком духе, все бы решили, что я не в своем уме. Но бываем ли мы, кардиохирурги, в своем уме?
– Можно мне тоже услышать эту шутку? – спросила меня анестезиолог, которая иногда приносила орехи васаби и всех ими угощала (они были такими острыми, что немел язык). Видимо, я громко рассмеялся в своем кабинете с открытой дверью.
– В сердце живет любовь, – произнес я.
– Где же еще, – пожав плечами, сказала она и удалилась.
Я рассмеялся. При этом заметил, что мое сердце стало гораздо более мягким. Более гибким, а это полезно для здоровья.
С гибким, эластичным сердцем повышается жизнестойкость, то есть способность преодолевать кризисы. Человек становится более здоровым и выносливым. А в этих качествах я срочно нуждался. Поскольку, будучи кардиохирургом, я ступал, так сказать, по тонкому льду. Но я был хорошо вооружен: множество разных исследований показало, что некоторые нейронные послания сердца проходят сквозь врата сознания – отдел головного мозга, называемый таламусом. Там они напрямую воздействуют на работу высших мозговых центров и наши разнообразные внутренние переживания. Было установлено, что при выполнении сложных заданий люди с гибким сердцем остаются более ровными в эмоциональном плане. Они лучше себя контролируют и не так быстро впадают в отчаяние. Люди с более высокой вариабельностью сердечного ритма лучше запоминают формулировки задач и обладают лучшей краткосрочной памятью [51, 52].
Я совсем не беспокоюсь о том, что вдруг позабуду о своих поисках сердца, ведь это уже крепко впечатано в мою долгосрочную память.
Кроме того, эластичное сердце поднимает настроение, субъективное хорошее самочувствие и поддерживает нашу социальную активность [47]. В этой вариабельности и скрыт горячий след, по которому я пойду в стремлении доказать, что физический голос сердца неразрывно связан с нашими мыслями и эмоциями.
