То, что ритм задает материнское сердце, – это лишь предположение. Возможно, такт задает орган малыша или же оба сердца стремятся навстречу друг другу в очень точном и синхронном танце. Сердцебиения своего ребенка мать не слышит, но, вероятно, ее сердце воспринимает его (почти с сейсмологической точностью) с помощью сигналов, которые нами пока не открыты. В системах, находящихся в резонансе со своим окружением, малые колебания могут усиливаться до единственной большой амплитуды. Она бывает такой мощной, что от нее обрушиваются мосты, а маленькие волны порой превращаются в громадные. Интересно, многие сердца на такое способны? И как обстояли дела у сердца Якоба?
Он успокоился, затих настолько, что я на какой-то момент испугался, все ли с ним в порядке. С большой осторожностью я начал его осматривать. Тогда он зашевелился и схватил мой мизинец, как будто желая поздороваться. И снова закричал. Но не так сильно, как прежде, и теперь его крик был похож на хныканье. Возможно, что-то подсказывало ему, что разделение с матерью смертельно опасно. Ему требовалась защита, тепло и питание, а не холодный стетоскоп на груди. Но ведь он был не один. Его мать лежала рядом и с нетерпением ждала, когда я закончу осмотр. И когда ей, наконец, позволят прижать к себе сына.
– Якоб, теперь тебе можно к маме, – сказал я и передал новорожденного сияющей женщине.
Она сдула со лба челку и положила младенца к себе на живот. Его лицо порозовело, он задышал спокойнее, больше не кряхтел. Он находился в безопасности и чувствовал это. Лежание на животе матери называется «контактом кенгуру». Этот контакт кожи с кожей – лучшее средство для матери и новорожденного. Температура тела, дыхание и сердечный ритм снова подстраиваются друг под друга.
Универсальный клей любви
Связь матери с ребенком – это самые тесные отношения, какие только бывают в жизни. В сфере естествознания и психологии это называется воссоединением (или «бондингом»). А бондинг – это то же, что и склеивание. То есть родители, а прежде всего мать, склеены со своим ребенком. Ученые избегают слова «любовь». Возможно, потому, что оно слишком мощное, а в его значении скрыто множество нюансов. Исследователи предпочитают определения, поскольку с их помощью можно разделить бесконечно сложный мир на маленькие и довольно простые понятия. В мире науки родители не любят своих детей – они с ними склеены.
Клей состоит преимущественно из определяющих поведение генов и разных гормонов. Самым опьяняющим ингредиентом в этом волшебном зелье является гормон любви окситоцин. На протяжении почти сотни лет считалось, что окситоцин вырабатывается только в мозгу. Но уже несколько лет мы знаем, что гормон любви выделяет и сердце, и причем в довольно внушительных дозах [76]. Он отвечает не только за то, чтобы наши сердца начали биться, но и за то, чтобы они продолжали развиваться и стали, наконец, большими и сильными. Поэтому крошечное сердечко малыша-эмбриона производит даже больше окситоцина, чем сердце взрослого человека. Окситоцин в сердце действует независимо от влияния мозга. Не исключено, что этот орган даже может выделять гормон любви вместо мозга, если его производство в неронах ограничено [62, 77]. Меня эта мысль очень тронула: что бы мы ни называли любовью, органом любви с чисто биологической точки зрения является не только мозг, но и сердце. Поскольку гормон любви влияет на наши чувства, поведение в паре и выбор партнера. Он служит не только стартером для двигателя жизни, но и соединяет нас с другими сердцами. Но делает он это гибко, а не при помощи клея. В этом большая разница. В нашем сердце за каждым напряжением следует расслабление, а в природе за каждым соединением – расставание.
Чем ближе день родов, тем больше окситоцина выделяет мать, и это пробуждает ее материнское сердце [78]. Одновременно с этим детское сердце также производит все больше окситоцина. И тут происходит нечто безумно интересное. Это сладкое гормональное опьянение, этот кайф приводит к тому, что они оба готовы друг друга отпустить. Высокий уровень окситоцина запускает механизм схваток! Разве это не поразительно и не преподает нам урок о мудрости природы? Любовь – это также способность отпустить кого-то на свободу, когда наступает нужный момент. Поэтому окситоцин заслуженно называют гормоном любви. Он склеивает и дарит свободу и пространство для самостоятельных вдохов. Так же, как и в сердце, и в любых колеблющихся биологических системах, за напряжением следует расслабление.
В те мгновения Якоб и его мама буквально тонули в окситоцине, который помимо всего прочего приглушает боль, позволяет быстрее забыть о напряженном периоде родов и наполняет мозг счастьем.
Некоторые ученые приходят к выводу, что мозговые волны матери могут синхронизироваться с сердцебиением ребенка. Причем им не обязательно касаться друг друга, достаточно, чтобы мама обратила на своего ребенка внимание. Они предполагают, что электромагнитные поля обоих органов оказывают влияние друг на друга [79]. В случае с Якобом у меня даже сложилось впечатление, что его сердечный ритм настроил на свою частоту мозговые волны всех присутствующих. Я расслабился, и сотрудники скорой помощи расслабились вслед за мной. Я занимался тем, что редко делаю в роли врача скорой помощи. А точнее, никогда. Я не занимался ничем. Я просто ждал, позволяя мгновению состояться во всей его полноте. Якоб порозовел и явно чувствовал себя хорошо. Тогда мой взгляд упал на бледное лицо отца, который все это время отважно и молча сжимал руку своей жены. Основываясь на своем опыте, я представлял, какой шквал эмоций на него обрушился. К этому моменту он уже немного пришел в себя, ему захотелось нам помочь и непременно разрезать пуповину, тем самым окончательно разделив то, что и без того уже разделилось. Его рука дрожала так, что мне пришлось ее направлять. Интересно, как обстояло дело с выбросом окситоцина у него? Сегодня мы знаем, что и папы, прикасаясь к своим новорожденным младенцам, вырабатывают окситоцин [80]. А маленький Якоб теперь уже присутствовал в этом мире в плоти и крови.
– Все же прошло хорошо, – сказал отец, обращаясь ко мне. – Почему нам все равно нужно ехать в клинику?
– Ради безопасности, – ответил я. – В клинике Якоба еще раз внимательно осмотрят.
– Мне упаковать сумку для них двоих?
– Да, было бы неплохо, – сказал я и тоже кое-что упаковал.
А именно – Якоба в теплозащитную пленку. Маленький король в позолоченной мантии.
Сердце к сердцу
Первую автомобильную поездку в своей жизни новорожденный провел, прижавшись к сердцу мамы. Контакт кожа к коже обеспечил дальнейший подъем уровня окситоцина у матери и ребенка и позволил ему остаться на высоком уровне [81]. Мы мчали сквозь ночь. Поскольку кроме нас в тот теплый футбольный вечер на улицах не было почти никого, я попросил выключить сирену. И лишь синий проблесковый маячок отбрасывал свои обманчивые тени на длинные аллеи с деревьями, искривленными морским ветром. Из-за грубого прибрежного ветра эти деревья изначально росли под наклоном. «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?» Гете с его кошмарным стихотворением прокрался в мои мозговые извилины во время той ночной поездки. «Родимый, лесной царь со мной говорит: Он золото, перлы и радость сулит». Какого черта эти строки всплыли в моей голове? Ведь все было хорошо! Якоб и его мама сидели, закутанные в теплые одеяла. Оба сердца я видел на мониторе. Жизнь Якоба до рождения перешла в его жизнь после рождения. Он покинул водную стихию в животе своей матери и оказался в тонком океане из воздуха, окружающем нашу Землю. Для него это был иной, небезопасный, чужой мир, но одно осталось неизменным: он слышал, как бьется мамино сердце. Это его успокаивало. Это как во время кормления грудью: ребенка успокаивает не только питание, но и хорошо знакомое «Бу-Бумм», проникающее в его уши. «Бу-бумм» – это воспоминание о времени, проведенном в материнской утробе. Новорожденные дети лучше всего помнят голос своей матери и звук ее сердца.
