Преступника вели по коридору, огороженному с обеих сторон временными заслонами. За ними бесновались сотни людей. Оскорбления, плакаты, дёргающиеся в руках протестующих, перекошенные лица, полные ненависти.
Амелия вздохнула и поджала губы.
— Что ж, сегодня переворачивается одна из самых страшных страниц в истории… Что происходит?! — вскрикнула журналистка, оборачиваясь на громогласные крики.
Оператор в шоке зафиксировал, как двойка конвоиров, идущих ближе всего к Решетову, синхронно подхватила его под локти и с силой швырнула через баррикаду.
Прямо в толпу.
Лицо бывшего учёного изобразило крайнее удивление, перед тем как скрыться в людской массе. Скорость, с которой протестующие накинулись на него, ошеломила бы и косяк пираний. Это была абсолютно животная инстинктивная реакция. Будто кусок кровавого мяса забросили в вольер с волками. Оглушительный рёв публики напрочь перекрыл любые звуки, которые мог издавать преступник.
Почти четверть часа потребовалось силам полиции, чтобы отогнать толпу и вытащить Решетова. К этому моменту в его теле насчитывалось больше шестидесяти колотых и резаных ранений, нанесённых отвёртками, а также кухонными и канцелярскими ножами. Большая часть костей была сломана, а череп раздроблен ударом молотка.
Как позже установило следствие, оба полицейских, бросивших погибшего в толпу, потеряли в Коллапсе членов семей.
Принимая во внимание состояния аффекта и смягчающие вину обстоятельства, суд присяжных их оправдал.
[1] Ramallah — Days of Revenge.
Эпилог 2
It's not time to make a change
Just relax, take it easy
You're still young, that's your fault
There's so much you have to know
Find a girl, settle down
If you want you can marry
Look at me
I am old, but I'm happy
I was once like you are now
And I know that it's not easy
To be calm
When you've found something going on
But take your time, think a lot
Why, think of everything you've got
For you will still be here tomorrow
But your dreams may not[1]
Марк понял, что спит, когда увидел своего отца.
Прошло столько лет с момента их последней встречи, что его черты лица мальчик вспоминал с огромным трудом. Мог воссоздать его улыбку, добрую, наполненную теплом.
Почти мог ощутить объятия, когда папа прижимал его к себе. После смерти мамы он частенько делал это, когда Марку снился очередной кошмар. Или когда нужно было пить очередные гадкие лекарства.
Но его лица больше не помнил.
Мальчик давно уже не болел. Они съездили с дядей Геворгом в захватывающее путешествие в Америку. В Принстон. Марк не сразу заучил это странное слово. Долго говорил: «При-тстон», чем изрядно веселил и врачей, и папиного брата.
Да, Марк поправился и вновь пошёл в школу. Снова гонял с друзьями в футбол, ел мороженое, а не мерзкую больничную еду, ходил с дядей в кино на все-все-все мультики. Чувствовал себя крепким и полным сил.
Единственное, что наполняло его грустью, это невозможность увидеть отца. Дядя сказал, что тому пришлось уехать в важную командировку, чтобы Марк смог вылечиться. Мальчик старался не плакать, ведь ему было уже почти двенадцать лет, он же не какой-то там плакса. Однако порой он думал о маме с папой, без которых в его жизни не хватало чего-то важного. И в такие ночи его подушка становилась мокрой от слёз.
Поэтому, когда он увидел отца, Марк кинулся к нему и прижался всем телом. Обхватил, больше не желая отпускать. Чтобы папа снова не исчез. С дядей, конечно, хорошо. Он знает много шуток, говорит смешным гудящим голосом и разрешает смотреть телевизор до десяти, но… это не папа.
— Я скучал по тебе, — произнёс отец и поцеловал его в макушку, как всегда делал раньше.
— Я тоже, — отвернувшись, чтобы папа не видел его слёз, буркнул мальчик.
— Ты даже не представляешь, как я рад, что смог снова увидеть тебя. У тебя всё хорошо? Геворг заботится о тебе?
Марк услышал искреннее беспокойство в голове отца и сразу понял, что того нужно успокоить.
— Всё отлично! Вчера я ел коронный завтрак дяди! — выпалил мальчик.
— Ого, это какой?
— Хлопья!
— Так?
— Йогурт!
— Прям в хлопья наливать?
— Да! — закивал Марк. — И мороженное!
— Сверху? Вот это да! — усмехнулся отец. — Вкуснотища, наверное?
— Ещё какая!
— Я надеюсь, ты не только там сладости лопаешь?
— Позавчера был суп, — осуждающе выпалил мальчик. — С фрикадельками! И луком! Почему он всё время лук пихает в суп?! Буэ.
Отец начал смеяться и смеялся, пока из его глаз не полились слёзы.
— Сам не пойму. Он один в семье варёный лук есть может. Твой дедушка — мой папа — тоже говорил, что Геворг с приветом.
— Ты вернёшься? — запрокинув голову, спросил Марк, пристально вглядываясь в лицо отца.
— Боюсь, нет, — вздохнул тот. — Не получится, бесёнок.
— Ты завёл другую семью? — голос мальчика дрогнул.
Папа отшатнулся на секунду и резко стиснул его до хруста в объятиях.
— Никогда так не думай. Слышишь. Никогда! Ты мой сын! Без тебя всё остальное не имеет значения! Я отправляюсь…
— Да?
— К твоей маме. Я надеюсь, — тихонько добавил он. — Мы будем ждать тебя и однажды встретимся. Снова будем все вместе.
Лицо отца стало блекнуть.
— Не уходи! — закричал Марк. — Останься!
— Я люблю тебя, сынок. Больше жизни. И всегда буду любить.
Мальчик сжимал его пока, не почувствовал пустоту.
Он проснулся со странным щемящим чувством в сердце, твёрдо зная, что мама с папой его не забыли.
И однажды он их увидит.
[1] Cat Stevens — Father and Son.
Эпилог 3
И мы снова вдребезги и нас не починить
Плевать, ведь наши дети будут лучше, чем мы
Лучше, чем мы… Лучше, чем мы…
Когда меня не станет — я буду петь голосами
Моих детей и голосами их детей
Нас просто меняют местами
