Обычная. Как ни смотри. Хоть в анфас, хоть в профиль. Странный вкус у Греховцева, если конечно он не врет, говоря, что я ему нравлюсь.
Касаюсь кончиками пальцев своих губ, но, внезапно вспомнив, какой завтра день, резко одергиваю.
Нет, все-таки я редкостная дрянь. Любая другая на моем месте рыдала бы от горя, а я о поцелуях мечтаю.
Трясу головой, чтобы вытряхнуть из нее все мысли о Греховцеве, и встаю под душ.
Глава 12.
Зря я так волновалась. После душа Герман садится в кресло и, предупредив, что у него важное дело, залипает в телефоне. Долго что-то читает, потом пишет и отправляет. И снова читает.
Я, лежа под одеялом, незаметно его разглядываю. У него такой строгий вид, когда он сосредоточен. А сосредоточен он почти всегда. Эмоции на его лице отображаются крайне редко, но у меня уже получается считывать его настроение с одного взгляда. Они все в его глазах. Если Греховцев спокоен, то глаза его серебристого цвета, если зол или… возбужден – они приобретают цвет ртути.
Сейчас, наблюдая за ним, мне впервые становится интересно, какие у него планы на будущее, кем он собирается стать. Такие, как он, одним днем не живут. У него, скорее всего, жизнь на десятилетия вперед расписана.
Решив, что расспрошу его об этом в ближайшее время, незаметно расслабляюсь и засыпаю. А спустя некоторое время, сквозь сон, чувствую, как прогибается сзади матрас, а следом моего виска касаются горячие губы.
***********
Утром я просыпаюсь первой. Нервы. Сегодня очень тяжелый день.
Выскользнув из теплой постели, быстро принимаю душ, а когда возвращаюсь в номер, вижу, как Герман, взъерошенный после сна, одевается, сидя на кровати.
- Доброе утро, - улыбаюсь я.
- Угу…
Кажется, кто-то не любит болтать по утрам. Ой, о чем это я? Болтать – это вообще не про Греховцева.
Мне тоже не до болтовни. Внутри все сжимается от страха и волнения. Не каждый день приходится единственных родственников хоронить.
- Не дергайся, - говорит Герман, наблюдая за тем, как я расчесываю волосы перед зеркалом.
- Я не дергаюсь.
- Я вижу.
Прячет телефон в задний карман джинсов и, подойдя ближе, становится сзади. Так близко, я кожей чувствую исходящее от его тела тепло.
Смотрит мне в глаза через отражение в зеркале и кладет руки на мою талию. Я не ожидала этого, поэтому непроизвольно дергаюсь и замираю, пойманная в зрительную ловушку.
Он не спешит. Дает привыкнуть, а затем усиливает давление своих ладоней, не переставая при этом наблюдать за мной. Коротко выдохнув, я инстинктивно напрягаю мышцы живота. Нервно облизываю губы и вижу, как темнеет его взгляд.
Боже…
- Не надо, - прошу тихо.
Герман склоняется и, прикрыв глаза, ведет носом по моим волосам.
- Я хочу, чтобы ты не нервничала, - шепчет на ухо, пуская по телу мурашки, - все пройдет, как положено.
- Да, - киваю, отводя голову в сторону, - спасибо за помощь.
Все, действительно, проходит так, как и говорил Герман. Сразу после завтрака мы возвращается в мое село. Я держусь, даже спокойно общаюсь со знакомыми и соседями, разговариваю с моей учительницей, но когда вижу, как из катафалка выносят гроб с телом моего деда, во мне будто что-то надламывается. Смотрю широко раскрытыми глазами на безжизненную бледную маску и чувствую, как по лицу струятся слезы.
Перед мысленным взором вдруг начинают мелькать картинки моего детства. Краткие эпизоды нашего с ним общения. Как мама, оставляя меня маленькую с дедушкой, уходила на работу, а он, чтобы я не мешалась под ногами, давал мне играть свою трубку. Я тащила ее в рот, а потом долго не могла избавиться от неприятного горького вкуса.
Как однажды он взял меня с собой на рыбалку, а я полезла купаться и начала тонуть. Он меня вытащил. Дал по заднице, отругал. Но ведь вытащил!
- Рай, - проникает в сознание голос Германа, а следом мои плечи обнимает его рука.
- У меня больше никого нет, - всхлипываю жалобно, - совсем никого… я одна…
- Не одна…
- Ты про отца? Он обо мне даже не знает.
Греховцев шумно выдыхает и, притянув за плечи, прижимает меня к своей груди.
Лучше бы не делал этого. Я даю слабину и, уткнувшись лбом в ткань пальто, начинаю плакать.
- Бедняжка, - слышится рядом, но я не понимаю, кто говорит.
- Совсем девчонка сирота…
- Да лучше сиротой, чем с таким дедом, - басит мужской голос.
Я задерживаю дыхание и буквально силой заставляю себя успокоиться. Ненавижу быть объектом внимания и, тем более, жалости. К тому же это деревня, в которой меня знают с рождения. Они еще год будут обсуждать похороны и моего загадочного спутника. Тетя Люда уже пыталась выведать о нем, но я прикинулась глухой и недалекой умом, потому что понятия не имею, как представить им сына губернатора.
Друг? Парень?
Ха-ха… кто мне поверит?
После погребения, мы с Германом, как положено, сидим на поминальном обеде, пока его не покидает последний сосед, и только после этого, уже вечером, выезжаем из села в сторону города.
Я провожаю глазами местный пейзаж и мысленно прощаюсь с селом. Не знаю, когда теперь сюда приеду. Погода хмурится и с почерневшего неба начинает хлопьями валить снег.
- Зима скоро, - произношу, чтобы разбавить тишину.
Герман лишь согласно кивает и включает дальний свет, потому что с каждой минутой из-за усиливающегося снегопада видимость все хуже и хуже.
- Спасибо тебе огромное.
Благодарность к нему топит через край. Его помощь неоценима. Только теперь я понимаю, что вряд ли осилила бы все траты на похороны. Даже с учетом помощи соседей и администрации.
- Я буду работать у тебя бесплатно, ничего платить не надо… - продолжаю говорить, - не представляю, что бы я делала, если бы ты не приехал.
Герман словно не слышит. Читает какое-то сообщение в телефоне, на ходу печатает ответ.
- Спасибо тебе, - повторяю упрямо.
- Останешься сегодня у меня? – вдруг спрашивает он.
- Что?.. В смысле у тебя? Зачем?
На самом деле мне понятно, зачем. И мне страшно. От волнения потеют ладони, и живот стягивает узлом.
Как отказать? Учитывая то, что теперь я перед ним в неоплатном долгу?
- Ты чего так занервничала? – усмехается он, поглядывая в мою сторону?
- Я? Нет… тебе показалось…
- Останешься?
- Может, в следующий раз? – мямлю невнятно, - у меня завтра пара в восемь.
