Я заливаюсь румянцем. Перед мысленным взором встает картинка, как вчера ночью я стояла голая на коленях и облизывала его член. Герман, похоже, тоже об этом вспомнил. Поправив бугор в брюках, лезет рукой в карман и достает красную бархатную коробочку.
Приоткрыв рот и прижав обе ладони к груди, я, не мигая, смотрю, как он встает передо мной на одно колено и открывает крышечку.
Сам немного волнуется, потому что, когда начинает говорить, его голос немного глохнет.
- Рая, я люблю тебя всем сердцем. Я сильно перед тобой виноват, но очень хочу, чтобы ты стала моей женой.
- О, Господи… - выдыхаю тихо.
- Ты выйдешь за меня замуж?
- Да. Выйду. Я согласна.
Несколько секунд мы просто смотрим друг другу в глаза. Не знаю, что он видит в моих, но его полны необъятного счастья.
Он мне даже колечком полюбоваться не дает, стягивает за руки с дивана и впивается поцелуем.
А следующим утром, проводив его на работу, я едва успеваю добежать до унитаза. Рвотные позывы меня мучают уже второе утро. Вчера я думала, что съела накануне несвежий творог, а сегодня… сегодня даже не знаю, что и думать.
Вернее, знаю, но при мысли об этом бросает в холодный пот.
Я вполне могу оказаться беременной. Первые три дня после воссоединения мы с Германом вообще не предохранялись.
И менструация где-то задерживается.
Закусив кулак, тихонько скулю.
Отдышавшись, заставляю себя проглотить нехитрый завтрак и иду в аптеку за тестом на беременность.
Сильно волнуясь, заставляю себя открыть глаза и посмотреть на зажатый в моих пальцах белый пластик.
Положительно.
Беременность четыре недели.
Чувствую, как по телу прокатывается слабость, а пол под ногами становится похожим на зыбучие пески. Подпираю спиной кафель в ванной и прячу лицо в руках.
Что делать? Что теперь будет?
Что с учебой и, главное, как отреагирует Герман?
Да, он сделал предложение, но тема детей нами вообще никогда не поднималась.
Какие дети?! Мне всего двадцать!
От закручивающейся внутри паники, не могу найти себе места. Кружу бесцельно по квартире, заламывая руки, пытаюсь представить реакцию Германа.
Через час не выдерживаю. Решаю набрать ему, слышать его голос сейчас жизненно необходимо.
- Герман… как дела?..
- Нормально, что-то случилось? – тут же напрягается он.
- Нет, - всхлипываю жалобно, чувствуя, что сейчас разревусь.
- Рая!
- Я просто соскучилась…
- Да что случилось-то?
- Ничего… работай, не буду тебя отвлекать…
Вот дура!
Отключаюсь и падаю в кресло. Из глаз соленым потоком льются слезы.
Не знаю, что со мной, но эмоции через край.
Мой рев прерывает появление Германа. Ворвавшись в квартиру, он застывает на пороге гостиной.
- Что?!
- Я… я-а-а-а… беременна-а-а!..
Из-за застилающих глаз слез, я почти не вижу его. Мутный силуэт, стремительно приблизившись, заключает меня в свои объятия. Судя по тому, как подрагивает его грудь, он смеется.
- А ревешь-то чего?
Я быстро – быстро моргаю, всматриваюсь в его обычно строгое лицо и невольно копирую мимику – широко улыбаюсь.
- Ты… что, рад? – икнув, спрашиваю я.
- Я счастлив.
- Правда?
- Правда, Коротышка. У нас теперь семья.
Я прерывисто вздыхаю, начинаю растирать слезы по лицу и опомниться не успеваю, как оказываюсь у него на руках.
- Рай… ребенок, представляешь! Наш с тобой!
- А учеба?
- Успеешь еще. Ребенок важнее.
Обнимаю крепкую шею и шмыгаю носом.
Страшно-то как!
Я скоро стану мамой. Возьму на руки нашего с Германом ребеночка. Буду целовать пухлые щечки и сладкие пяточки.
Зажмурившись, выпускаю новую порцию слез.
- Гормоны, - сиплю в оправдание, - меня уже и по утрам тошнит.
- Девочка моя мамочкой станет, - бормочет он хрипло перед тем, как накрыть мои губы своими.
- Мы справимся?
- А куда мы денемся?
Дождавшись, пока я окончательно успокоюсь, Герман звонит какой-то знакомой с просьбой, чтобы меня взяли на учет в хорошую клинику. Отвернувшись к окну, деловито говорит в телефон:
- Моя невеста беременна.
Закусив губы, я подхожу сзади и прижимаюсь к его спине. Обнимаю талию и трусь щекой между лопаток.
- Люблю тебя, - шепчу тихо.
Теперь я уверена, у нас все получится.
ЭПИЛОГ.
- Такой серьезный! – бормочет Герман, принимая из моих рук нашего маленького Сашеньку.
Делает это со всей осторожностью, на какую только способен. Еще не научился обращаться с новорожденным. Боится чихнуть рядом с ним или повысить голос. Двигается плавно, без резких движений.
- Действительно, в кого? – хихикаю я.
Сходство настолько очевидно, что увидев его в родзале, онемела от шока. От меня он взял только цвет волос – русый, а все остальное – от Греховцевых.
Маленькая копия Германа хмурит бровки и принимается причмокивать.
- Кушать? – догадывается муж.
- Я его полчаса назад кормила… обжора.
- Говорят, я в детстве пухлым был.
- Кто бы сомневался…
Распахнув халат, опускаю чашечку специального бюстгальтера для кормящих. Забираю Сашеньку и прикладываю его к груди.
- Что, тоже голодный? – заметив, как сглотнул Герман, спрашиваю с затаенной улыбкой.
- Ты даже не представляешь, как, - проговаривает муж охрипшим голосом, - сожрал бы…
Ну, почему же, прекрасно представляю. Мне и самой эта «диета» уже поперек горла.
Хватит.
- Давай, уложим сегодня сынулю пораньше, - понижаю голос, словно ребенок может понять, о чем сговариваются его озабоченные родители.
Улыбка Греховцева трансформируется в хищный оскал. Потемневший взгляд выразительно смотрит на грудь.
В низу живота происходит маленькая вспышка.
Ччерт.
- Все, иди, - велю я строгим голосом, - дай ребенка покормить спокойно.
Оба понимаем, что за напускной строгостью прячется обычное для меня смущение.
