– Почему меня не предупредила?
– А сейчас я что делаю, по–твоему?..
Сжав челюсти, он напряженно смотрит в мои глаза. Так близко, что я чувствую его теплое дыхание на своем лице. Подавляю дрожь и зажимаю ладони между коленями.
– Она плавать умеет?..
– Конечно, умеет! Она с трех лет ходит в бассейн... И я никогда не оставляю ее без присмотра!
Чего он злится? Считает меня плохой матерью, что ли?
– Послушай, Матвей, – вздыхаю, снова расправляя на коленях ткань халата, – мы как–то жили без тебя все эти годы…
– Но теперь вы со мной! – быстро шепчет, не дав мне договорить.
– Марго!.. Марго с тобой… не я…
Его ноздри вздрагивают одновременно с ресницами, после чего он отводит глаза и, оперевшись локтями на колени, устремляет взгляд на спящую дочь.
Сказав это, я снова начинаю нервно дрожать. Мне бы пойти на кухню и выпить остывшего ромашкового чая, но я не могу заставить себя сдвинуться с места. Разорвать контакт наших тел.
– Как прошли роды? – тихо произносит он, – быстро родила?..
Чувствую, как мои брови ползут вверх. Ему, правда интересно?!
Если, да… черт…
Меня захлестывает волной смятения. Я так хочу ему все рассказать!..
– Кхм… – прочистив горло, начинаю тихо говорить, – в ту ночь… когда я ночевала у родителей… а у тебя ночевали Эля и Алла…
Спина и плечи Матвея заметно напрягаются. С тех пор, как выяснили отношения, эту тему мы больше ни разу не поднимали.
– В ту ночь у меня открылось кровотечение. Серьезное… Пятьдесят процентов отслойки плаценты, плюс плохая свертываемость крови… – голос начинает дрожать, – мне собирались сделать аборт…
Бывший муж выравнивает спину и поворачивает ко мне взбешенное лицо. В полумраке я почти не вижу его глаз, только блеск темных зрачков выдает его состояние.
– Аборт?!
– Да… но я… очень просила… нет, я бы не дала, – с трудом вытолкнув из себя воздух, поднимаю глаза к потолку, – то, что она есть… это чудо… меня из больницы выпустили только на сроке шести месяцев.
– Все это время ты провела в больнице?..
– Да... представляешь, мне даже ходить нельзя было, на коляске возили.
– Тяжело тебе было?
– Тяжело. Еще и...
– Еще и меня рядом не было... – договаривает он.
– Угу...
– Мне не дали, Аня. За каждую попытку приблизиться к вашему дому мне давали пятнадцать суток.
Его слова повергают в шок. В комнате сразу будто холоднее становится.
– Я не знала...
– Я уже понял.
– Зачем ты приходил?
– Хм... а хрен его знает, – усмехается грустно, – в глаза твои лживые посмотреть хотел.
– Я не знала... – повторяю снова.
– Выяснила, что там с твоей квартирой?
– Да... Папа признался, что мама продала ее. Все деньги ушли на лечение... На какое–то новое американское лекарство.
– Потом?..
– Потом? Роды длились сутки, схватки слабые были… – шелестит мой голос, – но, как видишь, все обошлось.
– Ты молодец… и спасибо, что боролась за нее…
Господи!.. Да что же такое? За что мне это все? Нафига мне эта нежность во взгляде?! Его "спасибо" вообще не то, что мне от него надо!
Подавив очередной приступ боли, слабо улыбаюсь.
– А ты?.. Расскажешь, как жил все эти годы?..
– Я?.. – шумно вздыхает, – после развода год жил у отца. У него осложнения на фоне сахарного диабета начались... ампутировали обе ступни...
– Боже мой!
– Он долго не протянул... Умер, когда Эля школу закончила.
– Мне жаль...
– Потом вернулся... работал много. Получилось очень выгодно тот участок продать, – поворачивается ко мне, – помнишь, за который мы тогда бились?
– Конечно.
– Удачно вложился с его продажи...
– И стал богатым? – улыбаюсь я.
– Богатым?.. – зеркалит мою улыбку, – я не считаю себя богатым…
– Ооо, скромность ваше второе имя, господин Соболев!..
Он хмыкает и приближает ко мне свое лицо.
– Я же обещал тебе, помнишь?..
Мне становится не до смеха. От его слов, произнесенных хриплым шепотом, к лицу приливает кровь. Начинает стучать в ушах и не дает дышать глубоко.
– Помню… – до сих пор помню каждую секунду, проведенную с ним, каждый его взгляд и слово…
Мои глаза сами сползают на его рот, а в следующую секунду я чувствую, как мужские пальцы зарываются в волосы на моем затылке. Успеваю втянуть воздух, прежде чем Матвей впивается в меня поцелуем.
Не тратя времени на предварительные ласки, немного оттягивает нижнюю губу и проталкивает язык в мой рот. Ошеломленная его напором, первые секунды я бездействую. Мои руки все еще сжимают шелковую ткань халатика на коленях, а глаза широко раскрыты.
Потому что… черт… я оказываюсь к этому не готова, и я… в шоке…
– Принцесса… – будоражит его хриплый шепот, и мои руки взлетают к его груди.
Матвей целует яростно, на грани боли. Будто наказывая меня за что–то. Он жестко берет мой рот, пока его вторая рука ныряет в вырез халата на груди. Жадно сжимает плоть, выбивая у меня сладостный стон.
Мое тело реагирует так только на этого мужчину. Только его запах, руки и голос заставляют кровь кипеть в венах.
Он тянет меня на себя, и я готова подчиниться, если бы не его телефон, завибрировавший в кармане брюк.
Вероника! Снова эта чертова Вероника!..
Мотнув несколько раз головой, Матвей резко поднимается и, бросив на дочку последний взгляд, выходит из комнаты.
– Матвей! – бросаюсь следом за ним, на ходу запахивая халат, – ты уйдешь?..
Молча он надевает ботинки, поправляет бугор в штанах и берет с комода связку ключей.
Меня накрывает паникой, потому что я знаю, что другого шанса у нас не будет. Этого больше не повториться.
Не потому, что он не захочет, а потому, что я больше не позволю.
Он сам. Сам!..
Сам приехал, сам переступил черту. Сам поцеловал!
Зачем? Что происходит, черт возьми?
Чего он добивается, швыряя меня из огня в ледяную прорубь и обратно?..
Сравнивает меня с ней?..
– Матвей, – задыхаясь от подступающих слез, шепчу ему в спину, когда он открывает входную дверь.
– Не нужно так с ней… – хмуро глядит на меня через плечо и переступает порог.
