Убрав телефон, поворачивается ко мне.
- Ты тоже считаешь, что я во всем виновата? Я неправильно себя вела с ним?
- Я так не считаю. И, если честно, был к этому готов.
- Почему?
- Потому что я достаточно хорошо знаю вас обоих, - выдержав небольшую паузу, тихо проговаривает, - никто не виноват.
- Он попросил паузу.
- Плохая идея.
Это я и сама понимаю. Чаще всего при расставаниях так говорят трусы.
- А если он позовет меня обратно?
Кажется, брату мой вопрос не нравится. Сжав челюсти, гоняет по лицу желваки. Смотрит на меня не то с жалостью, не то с раздражением.
- И побежишь к нему назад? – взбив под своей головой подушку, Матвей продолжает, - знаешь, говорят, в счастливых парах один целует, а второй подставляет щеку. Понимаешь, о чем я?
- Понимаю. Ты хочешь сказать, что я люблю, а он позволяет любить?
- Да.
Внезапно горло вновь стягивает обручем, по спине ползет неприятный холодок.
- Я бы не хотел для тебя такой участи…
И я… Я тоже хочу быть любимой. Я же не ущербная, меня ведь тоже любить можно.
- Ему приятно было быть с тобой, пока ты не доставляла хлопот, как только появились сложности, он выставил тебя за дверь.
- Ты очень жесток, Мотя, - шепчу я.
- Я говорю, то, что вижу, Эля. Не обижайся, - нежным движением убирает с лица прядь волос.
- Я не обижаюсь.
- Если ты сейчас вернешься к нему, будешь бегать так всю жизнь, пока полностью не разочаруешь его.
Мы замолкаем. Каждый думаем о своем. Летать бумерангом туда-сюда я не хочу. Любить за двоих тоже. Гордость все же имеется. Но думать о том, что никогда больше он меня не поцелует, тоже больно.
- Моть, а мама с папой любили друг друга?
Я маму не помню вообще. Она умерла, когда мне было полгода. Папа больше не женился, с годами стал выпивать, замкнулся в себе и перестал походить на счастливого юношу со свадебного фото.
- Ты очень похожа на маму. Она тоже была заводной и бойкой на язычок. Отец на нее, как на Божничку молился, любил до безумия.
- А мама?
- А мама принимала его чувства с благодарностью.
В комнате снова воцаряется тишина. Я думаю о том, что, возможно, так было бы лучше. Чтоб меня любили, а не я.
Глава 27.1
Когда следующим утром я выхожу в прихожую, вещи, оставленные вчера в квартире Дена, уже стоят у порога. Оперативно. Интересно, клининговую службу он уже вызвал или нет? Проветрить и продезинфицировать все после меня.
- Это я их забрал, - говорит выглянувший из кухни Матвей.
- Чтобы у меня не было повода туда бегать?
Мой вопрос остается без ответа. А мне безумно хочется расспросить брата, как там Ден, о чем они говорили, спрашивал ли он обо мне, но я, сцепив зубы, молчу. Не хочу пасть в глазах Моти еще ниже.
Через силу запихав в себя завтрак, скрываюсь в комнате. Лежу с телефоном в руках, бездумно глядя в потолок. Жду, что позвонит или напишет. Спросит, как я, может быть, извинится.
Но, проходит день, следом второй, а он никак о себе не напоминает. Я плачу, затем разбираю свои вещи и снова плачу. Матвей заставляет меня пить какую-то успокоительную гадость и кормит фисташковым мороженым.
- Сейчас тебе кажется, что жизнь закончена, - говорит он, заметив, что я снова шмыгаю носом, - что дышать без него не сможешь…
- Так и есть.
- Потом пройдет.
Брат хмурится и отворачивается к окну. Сложив руки на груди, долго смотрит в одну точку.
- Когда Аня ушла, у тебя так же было? – спрашиваю тихо и замираю, понимая, что переступила стоп-линию.
Он никогда о ней не говорит. Ни хорошего, ни плохого. И другим не позволяет.
- Так же, - глохнет его голос, - потом легче стало.
Ненавижу ее! Ненавижу! Как можно было бросить такого, как он?! У меня в голове не укладывается. Ладно, я – прилипала без царя в голове, но Матвей… Он идеальный. Он лучший из лучших!
Подхожу к нему и обнимаю за талию. Прижимаюсь щекой к груди.
- Моть, я тебя люблю. Ни один мужик никогда не заменит мне тебя. Правда!
- Ой, не зарекайся, - смеется негромко, - Денчик тебя пальцем поманил, ты и про Мотю тут же забыла.
- Это другое! – тут же оправдываюсь я, - ты для меня навсегда останешься самым – самым.
- Ты для меня тоже, - отвечает серьезно.
Наступает понедельник, и я, отклонив предложение брата взять больничный, прихожу на работу. Разбитое сердце не насморк – никого не заразит.
- Расстались? – вместо приветствия спрашивает Женя, опуская на мой стол чашку с кофе.
- Откуда информация?
Неужели снова видела Дена с кем-то в ресторане?
- У тебя на лице все написано. Ты в зеркало себя видела?
Черт. Метнувшись к зеркалу, всматриваюсь в свое отражение. Не знаю, что там на нем написано. Я ничего не вижу. Стрелки ровные, брови домиком, на щеках слой румян.
- У тебя глаза потухшие.
У них обезвоживание и упадок сил. Они устали плакать.
- Расстались, - вздыхая, подтверждаю я и возвращаясь в кресло.
- Изменил, да?
- Нет.
Появляется соблазн солгать, что инициатором разрыва стала я, но я вовремя себя торможу.
- Мы расстались полюбовно. Дальше не спрашивай, больше ничего не расскажу.
Женька сдается. Сочувственно на меня поглядывая, достает из кармана кардигана две конфетки.
Матвей тоже носится со мной, как с хрустальной вазой. На обед ведет в ресторан и в течение рабочего дня не выводится из моего кабинета.
Ден не звонит и не пишет. Наверное, проводит тайм-аут с пользой. Не думать об этом не могу, тоскую и злюсь на него одновременно. Брат больше о нем не напоминает, и я не спрашиваю, хотя точно знаю, что по работе они общаются.
В пятницу вечером, Мотя, сославшись на какие-то дела, уезжает из дома. Я подозреваю, что к девушке, и даже радуюсь за него. Может быть, она растопит его сердце и сделает счастливым?
Я же, приняв душ, устраиваюсь с ведром мороженого перед телевизором. Долго выбираю, что посмотреть, чтобы воспрянуть духом, а не расклеиться еще больше.
От экрана отвлекает мелодия входящего звонка, и я по привычке вздрагиваю, как делаю это теперь всякий раз, когда мой телефон подает признаки жизни.
Ден.
Три буквы, вышвыривающие меня из зоны комфорта. Ведерко с мороженым падает на пол, но я не обращаю на него никакого внимания. Сердце частит, руки ходят ходуном.
