— Держи. Тебе надо переодеться. А это давай сюда, запущу быструю стирку.
Тимур с восторгом оценивает артефакт, улыбается и вдруг без всякого стеснения стягивает с себя толстовку вместе с футболкой и протягивает мне.
Прежде чем отвернуться, я вижу его тело. Совершенное, гладкое подтянутое тело — ключицы, плечи, мышцы, рельеф вен…
Чайник щелкает, вздрогнув, я спасаюсь бегством, прислоняюсь к холодному кухонному кафелю и судорожно пытаюсь дышать.
***
11
В приоткрытое окно с любопытством заглядывает желтый глаз убывающей луны, влетают запахи гари и черемух, собачий лай и бормотание соседского телевизора.
Одетый в мою футболку Тимур, расположившись на скрипучем табурете напротив, поглощает лапшу быстрого приготовления, но проделывает это с таким достоинством, словно находится на ужине при дворе королевы Елизаветы.
Он учтив, спокоен и вполне мил, ничто не предвещает беды, но случайно подсмотренное мною зрелище пуще абсента туманит мозг и парализует волю. Общаться с обладателем такого тела, хоть и скрытого под слоями мешковатой одежды, все равно что держать в руке гранату с выдернутой чекой — непоправимое неизбежно произойдет, если не действовать предельно продуманно и осторожно.
— Скромность — явно не твой конек, — подпираю подбородок ладонью и вопрошаю тоном строгой училки: — Почему попросил именно «Доширак»?
— Привык к нему, и полюбил. Почти так же сильно, как тебя, — брякает он, и я зависаю.
Его лицо трагически серьезно, но в черноте зрачков отчетливо читается вызов.
Невозможное существо проверяет меня на прочность, и я не могу ему противостоять.
Нервно улыбнувшись, вскакиваю и линяю в гостиную, приношу оттуда подушку и одеяло и складирую на диван. Тимур пристально следит за моими действиями, шарит глазами по телу — я чувствую это и злюсь, стараюсь не поворачиваться к нему задом и не наклоняться, но навязчивая идея уложить его рядом с собой все равно прорывается из подсознания, превращая мысли в кашу.
— Это ты? — он наконец отводит взгляд и указывает на фото, стоящее в рамочке на холодильнике.
"Москва, 2011 год. Концерт группы Linkin Park".
На нем я примерно в возрасте Тимура — худая, как тростинка, похожая на эльфа с розовыми волосами, с улыбкой до ушей, позирую любимому парню. Через месяц он меня цинично предаст, а еще через пять лет, получив ответку от кармы, сопьется и опустится на самое дно.
— Ну, да… — уставившись на фотографию, живо припоминаю детали того дня и усмехаюсь. — Июнь одиннадцатого. Красная площадь. Мы сорвались туда спонтанно и добирались автостопом, но оно того стоило.
— Я бы все отдал, чтобы там побывать — жаль, что поздно родился. Тогда еще была настоящая свобода… — Темные глаза парня заволакивает грусть. — Скажи мне, каково это — чувствовать ее?
В нынешнем окружении никто не задает мне вопросов о душе, и я битый час распинаюсь перед ним, что тогда было опасней и веселее, на пределе адреналина, честно и по-настоящему, а люди умели мечтать и с оптимизмом смотрели в будущее… Рассказываю о реальных попадосах и отважных приятелях, злобных скинхедах и дворовой гопоте, о поездках на фесты и ночевках в палатках, о музыке, любви и дружбе, которая не прошла испытание временем.
Он слушает, раскрыв рот — словно сам господь, явившийся на землю, доносит до него прописные истины, а я вдруг ощущаю себя умудренной сединами и слишком старой для всего этого дерьма.
— Ладно. Доедай уже, и устраивайся. Если что — зови…
Лицо Тимура расплывается в похабной улыбке, но рана напоминает о себе, и он морщится, а сигнал об окончании стирки дает мне повод ретироваться.
Вытаскиваю вещи из стиральной машины, с особым трепетом прижимая их к груди, спешу на балкон, перекидываю через натянутые под потолком веревки и долго вглядываюсь в спящий город, мерцающий огнями в прямоугольнике распахнутой рамы.
Закуриваю и опускаюсь на древний дежурный стул — место размышлений для одиноких неудачниц.
Школьная золотая медаль в картонной коробочке, ворох похвальных листов и грамот, университетский красный диплом — все, к чему я стремилась, давно покрыто слоем пыли. А мои менее честолюбивые ровесники обрели семьи и живут другими заботами — возвращаются в уютные дома, улыбаются вторым половинкам, укрывают одеялами и целуют в лоб теплых детей…
А я… А что я. Существую, не поднимая головы, и получаю от реальности мелкие тычки и серьезные удары. И, если бы не странный мальчишка, сидящий на кухне, прямо сейчас могла бы выйти в окно.
Дверь бесшумно открывается, Тимур встает рядом — кошусь на него, и учащается пульс.
— Я вымыл тарелку и убрал в шкаф. Можно составить тебе компанию?
Не дожидаясь одобрения, он без спроса берет из пачки сигарету, чиркает зажигалкой и садится на второй стул, принесенный сюда ради редких визитов Олега.
— Май, почему ты сказала, что отсюда долго лететь? — спрашивает он у темноты, и я таращусь на него, как на привидение, в иррациональной уверенности, что он умеет читать мысли. Его черный профиль на фоне темно-синего неба кажется вырезанным из бархатной бумаги, а близкое присутствие, приправленное ночным майским ветром, пьянит, пугает и выводит из равновесия.
Красивый до неприличия и настолько же молодой парень упорно пытается влезть в мою серую скучную душонку, и паранойя тут же услужливо подсказывает — где-то здесь есть подвох.
— Это… называется шутка, — получается гнусаво и едва ли прокатывает за оправдание, Тимур смачно затягивается, и разгоревшийся огонек на миг освещает его хмурое лицо.
— А вы знаете толк в шутках, мадам.
— И все же… Зачем ты это делаешь? Какой на самом деле преследуешь интерес?
— Самый что ни на есть грязный! — смеется он, прислоняясь затылком к бетонной плите и глядя в небеса. — Ты красивая, с тобой интересно. И… мне везет, когда я вижу тебя.
Он обезоруживающе искренен, но паранойя только крепнет.
— Я серьезно! — не унимаюсь. Мне нужно его расколоть, со скандалом изгнать из мыслей, чтобы вечно потом презирать и чувствовать себя правильной и бдительной. — Ты поспорил с друзьями?
— У меня нет друзей, — глухо отзывается он, выдыхая вверх серебристый дым.
— Непохоже… Я видела тебя в компании ребят у ТРЦ, и выглядел ты вполне счастливым.
— А… те куны… — он стряхивает пепел в окно и подносит сигарету к разбитым губам. — Ну, я общаюсь с ними, чтобы от тоски не съехать с катушек. Я не понимаю их, а они считают странным меня… Мир вообще странный — в нем скучно и нет никаких гарантий, что все закончится хорошо. Каждый шаг — как в пропасть. Сначала тебя нахваливают за съеденную ложечку и пятерочку по азбуке, сдувают пылинки и обещают блестящее будущее, а потом ты взрослеешь, входишь в мир… и оказываешься посреди мертвой Припяти — вокруг ничего, кроме скрюченных веток, тумана, смерти и неизвестности. Тупое окружение. Корыстные девки. Ненавистная учеба. Мелкие цели, не приводящие ни к чему… В общем, я — системная ошибка, несовместимая с операционкой.
