Сказанные им слова созвучны мне до бессильной дрожи, до шока, до гула в ушах. За три десятка лет я так и не встретила человека с теми же загонами, но сегодня его каким-то чудом занесло прямиком на мой балкон. Борюсь с желанием вцепиться в него мертвой хваткой, обнять до треска костей, уткнуться носом в широкое плечо и зареветь. Но тогда он навсегда станет центром моей вселенной.
Глаза щиплет — от дыма, или еще черт знает от чего. Хорошо, что их не видно в темноте.
— Я устал искать себя. И знаю, что все это время искал не там. Если у бога есть волшебный список придурков, раньше времени прое*авших все в жизни, на самом его верху золотом высечено мое имя.
Последняя реплика вызывает у меня горький, но искренний смех. Во истину говорят: дурак дурака видит издалека…
— Если твое имя и высечено там, то только после моего! — тушу окурок о дно пепельницы и хохочу, как больная. — Откуда ты взялся на мою голову, философ?
— Переехал две недели назад вон в те человейники, — отвечает парень совершенно серьезно и кивает на новостройки, выросшие на пустыре за дорогой. — Раньше мы жили в пригороде, а потом аварийный дом расселили, и мать выбила трешку в них. Она постоянно в разъездах, а я не знаю, куда себя деть. На старом месте было лампово, особенно в теплое время года — каждую субботу с мая по октябрь на огромной поляне у посадок собираются чуваки и разводят костер. Делятся историями, поют под гитару, запускают фейерверки и выпивают… Но теперь я вряд ли туда поеду — мать против, активно борется со сборищами «всякой нечисти» и настаивает, что надо учиться отпускать прошлое, приноравливаться к новым обстоятельствам и взрослеть.
Непохожесть, одиночество и тоска о неслучившемся, навсегда утраченном, слишком хорошо известны мне, и рассказ вызывает болезненный озноб. Мы не на равных, никогда друг друга не поймем и не станем друзьями… Но его суперспособность — выворачиваться наизнанку — делает свое дело, и меня прорывает:
— Когда-то давно я тоже любила такие мероприятия. Мне казалось, что люди, окружавшие меня в тот момент, будут рядом вечно. Я была моложе и считала, что передо мной открыты все пути, и на каждом ждет успех. А потом все словно… застопорилось. Ничто не сбылось, уже не мечтается в полную силу… Пожалуй, ты прав. Сейчас жизнь изрядно похожа на заброшенную Припять.
— Это потому, что в ней нет смысла. Нет света. Нет опоры. — Тимур снова затягивается, выдыхает и, после секунды мучительного молчания, едва различимо шепчет: — Ты… можешь попробовать… для меня ими быть? Я сейчас в полном ауте и туплю, ничего не соображаю — знаю только, что не хочу расставаться. Пожалуйста, скажи да. Мне… с тобой так охеренно!..
Губы немеют, и ужас кипятком заливается за шиворот.
Что он несет?
Какой из меня смысл и свет… Как я могу посягать на самое ценное, что у него есть — время юности?..
Пора прекращать балаган. Взять на себя ответственность и вправить ему мозги, пока все не зашло непоправимо далеко.
— Я… н-не могу. — Хриплю и втягиваю воздух сквозь сведенные челюсти. — Это мой окончательный ответ. Сейчас ты пойдешь спать, а утром захлопнешь дверь и перестанешь меня преследовать.
Тимур сжимает кулак, пару раз стукается затылком о стену, быстро встает и отщелкивает окурок в окно.
— Вообще-то я не курю. До сегодняшнего дня даже не пробовал. Дерьмо какое-то… И ты завязывай, Май.
***
Отблески фар и далеких фонарей лижут темный потолок, незадернутую ночную штору поводит от сквозняка, часы с подсветкой показывают два пятнадцать ночи. Я не сплю — комкаю подушку и сворачиваю в узлы одеяло, ворочаюсь, задыхаюсь и кляну себя. Душа разрывается, мучается, болит и ноет, но только так — на живую, с кровью и мясом, можно уничтожить нарождающуюся проблему.
Напряженно вслушиваюсь в тишину, но ее нарушает только гул и дребезжание холодильника.
Я схлопотала дисциплинарку на работе. Потеряла все сбережения. Забыла зарядить телефон и позвонить маме. Однако самым ужасным все равно представляется предстоящий уход едва знакомого ненормального сопляка.
Тягостные, наполненные раскаянием думы засасывают сознание в воронку тревожного сна, я погружаюсь в него на несколько беспокойных секунд, но просыпаюсь от щелчка дверного замка, гулких шагов на лестнице и шумного вздоха лифта. В глаза бьет яркое солнце.
С намерением прямо в пижаме ринуться в подъезд отбрасываю одеяло, но вовремя торможу. Я все сделала правильно.
К вечеру мальчик обо мне и не вспомнит, а я… сполна рассчиталась и с судьбой, и с ним.
Плетусь на балкон, с подозрением кошусь на пустые стулья, ежась от утреннего холода, с садистским удовольствием добиваю последнюю сигарету и поднимаю глаза… Вещи Тимура — черная толстовка и футболка с надписью «Моя оборона» мирно болтаются на веревке.
Как шикарный повод увидеться. Как шанс найти его и извиниться…
Отвешиваю себе болезненную пощечину, сдергиваю их, прячу в недра шифоньера и запираю на два оборота ключа. Подушка и одеяло, аккуратно сложенные на кухонном диване, тоже отправляются в заточение.
Никаких следов его пребывания здесь. Никакой больше дури в голове.
Достаю из сумки сдохший телефон, подрубаю к сети, нажимаю на вызов, и он мгновенно разражается визгом — мама в ярости и устраивает разнос. Осторожно извиняюсь и вру, что из-за сверхурочной работы смогу приехать только к следующим выходным, покорно выслушиваю нотации и с облегчением отключаюсь.
Вряд ли я сдержу слово — на карте не осталось ни копейки. Аванс случится только через десять дней, а пока… Мне банально не на что жить.
После комплекса дыхательных упражнений окончательно обретаю равновесие, открываю полумертвый чат с Олегом и быстро набираю сообщение: «Привет. Можешь занять десятку до аванса?».
«Недорыцарь» отвечает на вопрос не сразу, долго жалуется на кредиты и непредвиденные траты, мнется и юлит, но фраза: «Приезжай ко мне. Прямо сейчас», — как обычно, действует на него магически.
***
12
Час спустя нервный запыхавшийся Олег сбрасывает у моего порога кроссовки, поправляет толстовку и, с видом хозяина, вальяжно вваливается в квартиру.
— Привет! С праздником, — он целует меня в макушку и протягивает пакет, в котором угадываются банки с пивом и блестящие, обернутые фольгой упаковки фастфуда. — Центр перекрыт, там парад. Но ты, конечно, как всегда… Хороша внезапностью. Что случилось-то?
На душе кисло и тоскливо, от содеянного и утренних кошмаров все еще мутит.
— Не прошла мимо распродажи… — пожимаю плечами и уже почти слышу, как Олег требует показать ему купленные обновки и критикует их, но, к счастью, объяснения пролетают мимо его ушей.
— Держи! — он сует мне в руку деньги и ставит в тупик вопросом: — У тебя… Кто-то был?
