— Извини, Дим, мне нездоровится. Можешь подбросить до дома?..
***
Ночь, темнота, платье и каблучки, рев мотора, легкая музыка и пролетающие снаружи фонари — принц на шикарном авто везет меня в возможное будущее. Весело смеюсь над его остроумными шутками, хотя боль изнутри давит на ребра.
Я смогу отвлечься.
Она обязательно пройдет…
Пятачок перед подъездом тускло освещен — управляющая компания в очередной раз ненадолго создала иллюзию комфорта, заменив под козырьком лампочку, но мои окна на седьмом этаже черны и мертвы.
Мотор сбавляет обороты.
— Майя, спасибо за приятную компанию. Надеюсь, это не последняя наша встреча?
Поворачиваюсь на голос и рассыпаюсь в благодарностях темному силуэту на соседнем сиденье.
Дима берет с меня слово в ближайшее время увидеться, быстро выходит, и через миг перед носом распахивается дверца. Душный горячий воздух с запахом болота и гари пленкой оседает на лице, жесткая надежная ладонь фиксирует мою и помогает выбраться из машины.
— Дима, спасибо. Это было незабываемо…
Он наклоняется и осторожно целует меня в щеку. Кивнув на прощанье, исчезает в темном салоне, и авто, моргнув красными габаритными огнями, скрывается за углом.
Переждав внезапное головокружение, покачиваясь, иду к исписанной непристойностями металлической двери. Шарю в сумочке в поисках ключа, и едва не падаю от испуга и неожиданности — на пути вырастает внушительная фигура, а меня накрывает ее тень.
— Май… Кто это?
Я весь день ожидала нашей встречи, но оказалась ни черта не готова к ней. Поднимаю голову и замираю, в надежде сдержать натиск, хотя перед глазами взвиваются разноцветные мушки. Умоляющий черный взгляд сверлит во мне дыры, огромная волна тепла сбивает с ног, и я беспомощно отступаю на шаг.
— Что ты делаешь? Объясни… Что это за мужик, Май?..
***
31
Ветер зловеще шумит в черных кронах пирамидальных тополей, где-то лает собака, в квартирах соседей орут телевизоры, гремит посуда, разгорается семейный скандал… Тимур, нависнув надо мной, молча ждет ответа, а я, уловив запах его парфюма, окончательно впадаю в ступор.
Двое суток назад в это время он ублажал меня под тонким одеялом, клялся в любви, был центром вселенной, а теперь…
— Твою мать, напугал… — первое и единственное, что я умудряюсь выдавить. — З-зачем пришел?..
От ужаса натурально тошнит.
Правда в том, что я адски соскучилась. Есть миллионы тем, которые мне бы хотелось с ним обсудить.
Самое правильное сейчас — обвить слабыми никчемными руками его тело, прижаться к широкой груди и разреветься. Сказать, что была неправа, признаться, что боюсь, что не справляюсь и нуждаюсь в защите. Подняться наверх, утонуть в его надежных объятиях и предаться страсти с перерывами на кофе и разговоры по душам.
Привычно прочитав мои мысли, Тимур осторожно опускает на талию горячую ладонь, и его лицо расслабляется:
— Ладно, Май, забей. Не хочешь — не говори, неважно.
Он тянет меня к себе, и я опускаю глаза — смотреть на него категорически нельзя.
Ухо обжигает настойчивый шепот:
— Я пришел попросить прощения. Мать ни черта не разбирается в людях и не признает ошибок. Лезет в мою жизнь, оскорбляет и унижает тех, кто мне дорог, и вечно все портит! Слушай, я пытался быть нормальным. Долго пытался быть таким, каким она хотела меня видеть. Уступал, подстраивался… Но это путь в никуда. Я рассказал ей про нас. Пусть хоть раз поступится идиотскими принципами… У меня другое будущее. Есть ты. Есть работа… Давай распишемся. Все будет хорошо, я тебе обещаю, Май!
Меня душат слезы. Камешки, торчащие из асфальта, преломляются в их потоке, колышутся и трогаются с насиженных мест.
Правильные и искренние слова Тимура завораживают, ладонь успокаивающе гладит спину, я задыхаюсь от его близости и почти сдаюсь. Мы давно на одной волне. Мне известно, как прикасаться к нему и что говорить, чтобы завести, отвлечь или растрогать. И ему… известно тоже. Он знает обо мне все.
Но злосчастное фото в наманикюренных пальцах его матери невозможно не принимать в расчет.
Черная толстовка, короткие клетчатые штаны, носки с надписью «бомж стайл» и видавшие виды кеды… Передо мной мальчишка, еще толком не вышедший из подросткового возраста!..
Я настолько противна себе, что рявкаю:
— Убери руки!
Тимур мгновенно отдергивает их и послушно прячет в карманы, но такое проявление покорности и мастерского владения собой лишь сильнее выбешивает.
Незаметно стираю со щеки предательскую слезу и, с трудом шевеля онемевшими губами, исступленно шиплю:
— Что ты несешь??? У тебя крыша поехала? Тебе девятнадцать, так и живи, как подобает возрасту. И… хватит приплетать свою мать! Она вообще не при делах!!!
— Тогда кто при делах, Май? — спокойно спрашивает Тимур.
Поднимаю голову, натыкаюсь на жесткий усталый взгляд и глупо моргаю — он видит меня насквозь, придавливает мощной энергетикой, авторитетом, глубинным пониманием моей заячьей натуры, и никакие мольбы, увещевания и призывы к здравому смыслу его не переубедят.
В окне первого этажа трусливо колышется занавесочка — похоже, у эпичной сцены имеются зрители. Что ж, это даже кстати. При случае Эльвира сможет расспросить очевидцев поподробней и убедиться — я честно исполнила свою часть уговора.
Уставившись в черноту за широким плечом Тимура, глубоко вдыхаю и начинаю представление:
— Не притворяйся, будто не догоняешь. Ты только что видел его своими глазами…
Тимур стоит как стена, но сжимает челюсти и рычит:
— Имеешь в виду этого мудилу?.. Откуда он взялся, Май?!
— Да какая разница!.. Он — это следствие. А причина в том, что ты мне надоел! — голос пропадает, на меня наваливается хандра. Я иррационально надеялась, что этого разговора не случится в реале, но Тимур не дал мне шанса его избежать.
— Вот, значит, как… Можешь объяснить, почему ты так резко переобулась? Кажется, я слишком тупой. — Он опять переходит на шепот. Ему больно… Статическое электричество покалывает кожу, сердце разрывается от тоски и захлебывается кровью, в мозгах пульсирует мигрень.
Я собираюсь выбить из Тимура все самое чистое и светлое, что в нем есть, отменить любовь, доверие, обещания и клятвы, обратить в упреки достоинства, и люто ненавижу себя.
Ненавижу его…
Потому что он не сдается, вынуждая причинять еще большую боль.
А еще я словно вижу себя со стороны — взлохмаченную, жалкую дуру в мятом платье, которая, задыхаясь и хватая ртом воздух, несет несусветную ахинею:
