Отодвигаю подальше ершик, ведро и швабру и прислоняюсь спиной к скользкой кафельной плитке. Как загнанная собака, дышу ртом, утираю ладонями губы и дрожу. И внезапно ловлю прозрение — сокрушительное, как удар кулака.
Как давно у меня нет месячных? Я потеряла счет дням.
ПМС лишь усугубился, а они так и не пришли…
— Бляха… — в ужасе шиплю и удрученно смотрю на пожелтевший беленый потолок со следами многочисленных потопов.
Без постоянного партнера не было особой необходимости считать дни цикла и принимать таблетки. Олег панически боялся последствий, а потому предпочитал прерванный акт, а вот с Тимуром все вышло из-под контроля. В самые неподходящие моменты запасы презервативов у него иссякали, но мы были настолько распалены, что не думали, чем это может закончиться…
— Господи, дура… тебе что, шестнадцать?! — ною я, ощутимо стукаясь затылком о стену. — Идиотище, тебе в два раза больше… Как ты могла?!
***
Подтянув спортивные штаны и накинув на плечи олимпос, на негнущихся ногах иду в ближайшую аптеку. Воровато оглядываясь, покупаю единственное, в чем сейчас нуждаюсь — тест на беременность, и под мелким дождем возвращаюсь домой.
Бегло читаю инструкцию, разрываю упаковку, а потом, сидя на унитазе, гипнотизирую тест хмурым взглядом и считаю секунды до неминуемой засады.
Я уже знаю, что он покажет.
Две полоски.
— Твою ж ма-а-ать!..
Сжимаю его в руке, хватаю ртом воздух и начинаю истерически хохотать.
***
33
Дождь разогнался до полноценного ливня, его монотонный гул сливается с надрывным тиканьем бабушкиного будильника и моей слетевшей с катушек паникой.
Притулившись на диване, тереблю край пушистого пледа и пытаюсь наметить вектор хотя бы к ближайшему будущему, но ни черта не получается.
Я боюсь перемен.
Они накрывают внезапно и переламывают уютную, тщательно выстроенную размеренную жизнь.
Прикрываю ладонью глаза и трясу головой.
Все пошло наперекосяк в тот момент, когда Тимур перехватил мой взгляд в утреннем автобусе. И я интуитивно уловила приближающуюся катастрофу, но, в итоге, ничего поделать не смогла.
— Идиотка! — бью себя кулаком в мокрый от испарины лоб. — Господи, как же права мама!
Ее пространные выводы о том, что я клинически тупа и неспособна учиться даже на собственных ошибках, уже не кажутся абсурдными и обидными. Видно, так оно и есть.
Какие тектонические плиты разъехались в моих никчемных мозгах, раз я, вечно такая донельзя осторожная и рассудочная, связалась с Тимуром? Влюбилась по уши и умудрилась по-глупому залететь, словно героиня небезызвестного молодежного телешоу…
Безучастно оглядываю притихшую темную квартиру и судорожно вдыхаю. Пожалуй, тут нет ни одного потайного угла, где бы мы с ним не уединялись.
Секс с Тимуром всегда был чем-то гораздо большим, чем банальный перепих для разрядки или самоуспокоения. Шикарное молодое тело, горящий страстью взгляд, грязные словечки и клятвы шепотом на ухо:
«Когда мы не вместе, по улицам болтается моя пустая оболочка… Ты же знаешь, без тебя меня не будет, Май…»
Этого оказывалось вполне достаточно, чтобы душа стаей испуганных воробьев выпархивала из груди.
Я вовсю ищу оправдания.
Но правда в том, что неуемная энергия Тимура не вмещается в нем, прет наружу и вихрем закручивает всех, кто подходит слишком близко. С ним рядом невозможно собрать воедино доводы рассудка и найти логику там, где она точно должна быть. Стоило хоть раз ощутить на себе его светлую силу, и разговоры о каком-то здравом смысле становились нелепостью, а проблемы — надуманной глупостью. Но с ним было так спокойно, надежно, комфортно, тепло, а временами даже жарко…
В этом заключается его суперспособность, о которой он, вероятно, не догадывается.
Я же, захлебываясь ядом и теряя сознание от ужаса, жестоко и весьма достоверно обвинила его в абьюзе.
Размытая сцена нашего прощания снова ясно рисуется памятью, и меня придавливает стыд и гадкая вина.
«…Интересно, кем себя будет считать наш ребенок?..» — однажды даже шутливый вопрос Тимура испугал меня до ступора.
Как мне быть теперь?..
Всматриваюсь в черноту спящего настенного телевизора и впервые понятия не имею, что предпринять — куда бежать, кому звонить, что, черт возьми, сделать.
Колотит и знобит, зубы отбивают дробь, горло нещадно дерет, опустевший желудок сжимается от боли.
Нужно рассказать ему. Он поможет.
Не оставит в беде, прикроет, возьмет ответственность, даже если не сумеет простить.
Но его бледное чужое лицо, как наваждение, ни на секунду не покидает мыслей. Речь уже не может идти о прощении — я сломала часть его огромной непостижимой души, лишила надежды и веры в людей, превратила в обугленную безделушку сердце.
Никогда не решусь заглянуть ему в глаза — слишком боюсь снова увидеть в них сожаление, боль и холод. Разочарование и насмешку.
Заваливаюсь на подушку и безучастно наблюдаю, как серый потолок с двумя рядами светильников мерно колышется в такт завываниям ветра, стены озаряют вспышки ледяных молний, тени разбегаются по углам.
«…Оставь его. Оставь его в покое.
Даже если сейчас он бухает, курит, ввязывается в драки, меняет девчонок и творит лютую дичь.
С депрессией и совершенными ошибками Тимур рано или поздно справится — они, черт возьми, соответствуют его возрасту!..»
Зато ребенок никак не может быть пределом мечтаний для девятнадцатилетнего парня.
Между нами все закончилось — жестоко, больно, страшно. Не важно.
Я не стану искать встреч и рушить его жизнь. Никогда не подойду близко, а если случайно увижу на улице — незаметно перейду на другую сторону.
Ливень стихает так же внезапно, как начался. В ошметках туч над крышей соседнего дома возникает просвет, и солнечный луч прожектором озаряет мое тесное жилище, разбросанные по полу шмотки и толстый слой пыли на мебели и предметах.
…Итак, я… больше не одна.
Только сейчас осознаю это и в полной мере чувствую.
Покалывание и тянущий узелок внизу живота, по понятным теперь причинам тесный лифчик, неподконтрольные, переливающиеся всеми оттенками спектра эмоции, бушующие в груди, дурнота, голод и слабость.
Продолжать существовать так, как я просуществовала последнюю неделю, нельзя. Пора выбираться из собственноручно вырытой ямы, пора показать теплому незнакомцу, поселившемуся под сердцем, красоту этого необъятного странного мира.
Выхожу на балкон, с грохотом распахиваю раму и, зажмурившись от ярких слепящих бликов, вдыхаю влажный, пропитанный дождевой водой воздух. А мир, будто услышав мои мысли, во всю мощь поливает жидким золотом мокрые кроны, стены домов, окна верхних этажей и лужи на тротуарах.
