Башню окончательно сносит. Веду рукой по ее боку, собираю мурашки. Медленно и неумолимо выше поднимаюсь. Машкин крик к тому времени обрывается. Теряя смелость, дышит громко и хрипло, пока ладонью к ее груди подбираюсь. Сжимаю у основания. Прикрывая глаза, зубы стискиваю и полностью накрываю.
– Ах… Черт… Яр…
Будто чумной, несдержанно мну ладонью упругую плоть. Большим пальцем острый сосок задеваю. Из стороны в сторону. Обратно. Святоша вскрикивает и, словно в безумной горячке, трясется всем телом.
– Что ты… делаешь? Пусти, придурок… Ах, трогай меня… Трогай, Яр…
Господи, меня на куски разрывает…
Тросы оборваны. Никаких внятных мыслей, запретов и стоп-кранов не осталось. Трахать ее буду. Буду, вашу мать!
– Ноги шире раздвинь… – хриплю ей на ухо.
Она подается… И именно в этот момент происходит то, что ни разу не случалось за прошедшие две недели. Включается свет. Первыми лучами ослепляет. Мы растерянно моргаем и смотрим друг на друга, как одичавшие урки. Я опускаю взгляд с Машкиного перепуганного лица вниз. Не могу не опустить… Внутри все искрящимися узлами скручивает, когда вижу ее сиськи и свои руки под ними. Кожа святоши на несколько тонов светлее моей. Практически белая на контрасте с моими смуглыми ладонями. Кроме того, она гладкая и нежная. Немало сисек перевидал, но это все не то. Машкины лучшие из лучших.
Бл*дь, что за х*йню я проворачиваю?
Просто это святоша моя… Ее сиськи высокие, торчащие, с острыми розовыми сосками.
Я в таком шоке. Кажется, глаза из орбит полезут, или слюна как у полоумного потечет. Потому что сглотнуть не могу. Перемещаю взгляд на ее лицо, на сиськи, на лицо, обратно на сиськи.
Это Машка… Моя Машка… Маруся Титова…
Бьет по вискам.
– Черт… – тихо выдыхает она. – Черт… Черт…
Отступаю, решая, что она собирается судорожно прикрываться и натягивать вещи. Вместо этого святоша выразительно злится. Тыча в меня пальцем, бросает сердито:
– Такие игры мне не нравятся!
– Я заметил, – нахожу силы, чтобы ерничать и передергивать ее лживые слова.
– Не нравятся!
– Тогда оденься, мать твою!
И даже соскочив с тумбочки по пути к своим вещам, не прикрывается. Святоша, мать ее.
– Я спать буду, – сверкая глазищами, резко отдергивает футболку. – Понятно тебе?
– Вперед.
Из-за ее возни и болтовни не могу сосредоточиться на какой-то мысли, что уже несколько минут в мозгах стучит.
Окей, не только из-за Титовой. Мой собственный организм сбоит, работает вполсилы. Другого ему хочется. Явно не думать настроен.
Мать вашу, я видел Машку голой… Трогал ее… Целовал… Мать вашу… Мать вашу…
Пусть орет, хоть охрипнет. Отвечала же… Отвечала…
– Я ложусь, – все еще с вызовов дышит в спину. – Ярик… Ярик, идем со мной…
– Сейчас… – подобно мокрой собаке, трясу головой. – Дай остыть. Не мельтеши.
– Ладно… Яр… Я…
– Твою мать… – выдыхаю, ощущая, как кровь жгучей волной в мозг возвращается. – Твою мать… Титова…
– Что?
Резко оборачиваюсь к ней лицом.
– Если генератор включился среди ночи…
– И что?
Хватаю «сеструлю» за руку. За собой к двери подтягиваю. С напряженной радостью в красное табло пялюсь.
– Что, Ярик? Что?
– Значит, его кто-то включил.
Глава 19
Мария
Я плачу так сильно… Захлебываюсь слезами. Воздуха не хватает. Жуткая и дикая истерика сотрясает все мое тело.
Снова. Снова. Снова…
Ярик все еще молотит кулаками металлическую дверь, хотя мы оба знаем, ничего это не даст. Свет погас меньше чем через минуту после того, как мы, уверовав во спасение, подобрались к выходу из бункера.
– Никто не придет… Никто… Никогда… Не спасут нас… – судорожно всхлипываю, хлестко стуча ладонями по цементному полу. – Никогда…
Не сразу отмечаю, что удары со стороны прекращаются. Градский сдается. Какое-то время до меня доносится лишь его надсадное дыхание.
Мы оба сорвались. Поверили в то, что помощь близко. Все еще не понимая, был ли кто-то в доме на самом деле. Что произошло? Кто запустил генератор? Почему не попытался войти в бункер?
Должно быть, Яр зовет меня. Откликаюсь каким-то неразборчивым мычанием, только когда тепло его тела ощущаю. Обхватывая ладонями мое лицо, он прижимается губами к моим горячим и мокрым от продолжительного рыдания щекам.
Первым в сознание врывается запах крови. Ярик, очевидно, сбил костяшки. Это настолько для меня знакомо, что в какой-то степени служит успокоением.
– Вставай, Маруся. Вставай, – и сам поднимает. – Надо успокоиться. Дыши глубже, ладно? Давай, маленькая.
Его рот оказывается совсем рядом с моим ртом. Слабо соображая, поддаюсь порыву. Поворачиваю голову и цепляюсь за его губы губами. Былой страсти в этом нет. Я дрожу и слабо контролирую свои движения. Целую его. Просто целую. Ничего страшного в этом нет… Но стоит мне это сделать, Ярик дышать перестает.
Ничего не говорит, но я чувствую, как его ладони на моих щеках начинают мелко-мелко подрагивать.
– Ночью можно, – шепчу я. Облизываю пересохшие губы и снова шмякаюсь ими в его рот. – Можно? Так не считается… Можно?
Град судорожно втягивает воздух и так же шумно выдыхает. Вся его реакция, в этой темноте мы как слепцы, только на звуки и прикосновения уповаем. Наверное, именно это обостряет ощущения. Чувственное волнение по всему телу жгучими искрами проносится.
– Можно.
После этого сама будто нападаю на него. Оставляя странные чмокающие поцелуи на щеках, губах и подбородке.
– Покажи мне, что делать… Придумай что-то, Яр… Любое задание…
Оба замираем, тяжело выдыхая друг другу в рот.
– Погоди, Манюня… Давай успокоимся… – он пытается говорить спокойно. Но я-то чувствую, что срывается. Дрожит мой самоуверенный Градский. Когда касаюсь его, всем телом содрогается. Мурашки на его коже ловлю. Нагло пользуясь этим, трогаю его. Как давно хотела, футболку задираю и по горячему напряженному прессу пальцами тарабаню. – Подожди… Кхм… Бл*дь…
Пытается поймать мои запястья, но из-за того, что действует мягко, мне отлично удается избежать законной остановки.
– Покажи… Сейчас…
– Стой… Замри, черт возьми… Маруся… – воздух свистящим потоком покидает его губы, когда моя ладонь юркает под резинку трико. – Еб твою мать…
– Я буду тебя трогать…
