– Держи стаканы. Держишь?
– Да.
Откупориваю виски и по наитию примерно равное количество разливаю.
– Готова? – бутылка звонко стукает о кафель, когда опускаю ее на пол. Двигаю чуть дальше, чтобы не задеть, и забираю у Маруси свой стакан. – За что пьем?
– А, черт… Я облилась! Уф-ф-ф… – представляю, как на этом выдохе раздуваются ее щеки, и смеюсь. – Налил «под поясок», Яр, блин, – шипит.
– Ты, хомяк, не сопи так. Лучше покажи, где мокрая? – в нашей ситуации, конечно же, все на ощупь. «Видеть» тоже только руками. Шарю ладонью, пока не сворачиваю в кулак влажную майку. Одновременно на запах подаюсь, пока не утыкаюсь губами немного ниже ключицы. – Налил Марусе «под Марусин поясок», – слизываю бисеринки виски.
– Смотрю, с отключением света у тебя заметно настроение поднимается.
– Не только настроение.
– Хомяки не сопят, кстати. Они раздувают щеки, когда едят. А сопят ёжики… Вот так!
От звуков, которые Машка издает, ржу на всю ванную. Тут еще акустика, от стен отлетает.
– Сними майку, ёжик, – оттягиваю ткань и щипаю за сосок.
Взвизгивает принцесса.
– Ярик… – упирается мне в плечо свободной рукой. – Мои правила! Забыл? Будешь наглеть, уйду.
– Лады, – сдаюсь и отступаю.
Хорошо, что глаза мои не видит. Затопило их похотью, чувствую. Зрачки на максимум. Веки тяжелым забралом пригружает, словно, и правда, заторчал какой-то запрещенкой.
– Первая стопка – первый вопрос.
– Ты задаешь? – закусываю губу.
– Мы об этом говорили в комнате, не тупи. Конечно, я!
– Я тебе сейчас втуплю, – выдаю на автомате агрессивно. И гонимый личным прибабахом, сообщаю: – У меня тоже есть, что спросить.
– Это твои проблемы, Яричек, – представляю эту важную триумфальную мордаху и обоснованно бешусь. – В свой день будешь задавать.
– Скрутить бы тебя и отодрать, чтобы больше не возникало желания умничать, девочка Президент, бля.
– Я буду жаловаться в Гаагский суд!
– У меня евродепорт, ау-ф-ф, – в конце зычно присвистываю.
– Я думала, дядя Сережа тогда все уладил? – переключается Машка на скандальную историю, которая злоключилась с нами в Израиле.
– Ну, конечно, уладил, – закатывая глаза, качаю головой. – А иначе как, по-твоему, я на соревнования в Европу летаю? Через Бразилию, а потом вплавь? Ты наивная, святоша! Тебя обставить – две минуты.
– Ярик, блин… Достал пудрить мозги!
– Ладно, – сворачиваю спор, который у нас может затянуться на сутки. Не за тем сюда пришли. – Давай пить. Закипает уже.
– Я чуть-чуть, а ты до дна.
– Ну, как обычно, – хмыкаю, ухмыляясь.
Опрокидываю все содержимое и жадно вдыхаю. Огнем изнутри окатывает моментально. Будоражит, но близость Титошки все же мощнее.
– Итак, – причмокивает Маруся. Это она типа отпила. Не удивлюсь, если оставила стакан таким полным, что снова обольется. – Первый вопрос: имя девушки, с которой ты… познал секс?
– Чё за бред?
– Отвечай!
– Не буду.
– Почему это?
– Потому что не твое дело.
– Как это не мое? У нас есть игра, есть правила…
– Ладно! Сама виновата. Овсянникова.
– Ах ты, сволочь! Ах ты… Подлец-мерзавец-скотина-животное, – слишком быстро все это перечисляет.
Вызубрила назубок, отличница.
– Я? А ты, будто не в курсах, что подружка твоя – давалка?
– О тебе она мне не говорила!
– Конечно, не говорила! Попробовала бы сказать, – на эмоциях понижаю голос. – Дальше давай. Скорее покончим с этой игрой. И будем просто пить. Напою тебя сегодня.
– Да щас!
– Меньше слов, святоша, – тоном Божища.
Захочу, и тут ее обставлю. Ни хрена не поймет.
Но в этот раз наполняю только свой стакан.
– Выпил, – оглашаю вместе с ухающим вдохом.
– Сколько у тебя было всего? – заряжает Маруся. – Ну, в сексе…
– Ты правда думаешь, что я их считал?
– Ты еще и не помнишь?! Ну, ваще! – возмущаясь, лупит меня ладонью по груди. – Перетаскал полрайона, и даже имен не помнишь! Это уж полная безнравственность! Развратник!
– Маруся, Маруся, – пытаюсь ее успокоить, а сам дикий ржач сдержать не в силах. – Ты серьезно?
– Как так можно? Ты… Для тебя вообще все равно, с кем? Лишь бы… – безошибочно улавливаю в ее голоске дрожь обиды.
В грудь жаром жахает, когда догоняю, что на себя примеряет.
– Тихо ты, – обхватывая руками, дергаю на себя.
Если бы свет был, заставил бы в глаза посмотреть. Там все ответы. Но у нас уговор. Темноту рубим. Тут уж приходится выкручиваться, как получается. Целую ее. Горячо и жадно, потому как накопилась потребность. Широко для себя открываю ее рот и вторгаюсь языком. Машка от моего напора вначале теряется. На инстинктах прётся точно так же, как я. Отвечает безумно, отчаянно, жарко. У меня внутри все взрывает и гудит от накала возбуждения.
Буду ее сегодня… Буду.
Потом святоша, будто спохватившись, начинает толкаться. Ногтями скребет и кусается. Мелкая террористка… С разочарованным гортанным стоном даю ей некую свободу. Но полностью отпихнуть себя не позволяю.
– Трахал многих, чтобы потом целовать и ласкать тебя, – выдаю запыханно.
К лицу ее прижимаюсь.
– И как это связано?
– Опыт.
– Мы же с тобой… Сейчас… Только здесь… – затягивает задравшую меня томную песню.
– Третий давай!
Тот же ряд действий: наливаю, выпиваю, жду вопроса.
– Самый плохой поступок, который ты когда-либо совершал, и чувствовал после угрызения совести?
– Дальше.
– Что дальше?
– Не было такого. Мне что, выдумывать? Подбери другой вопрос.
– Что значит, не было? Прям ангел во плоти, – вновь заводится Маруся.
– Да нет. Не ангел. Потому и совести нет, – отвечаю, как есть. – А плохие поступки, без базара, были. Только кто ж их сейчас вспомнит.
Подкуриваю сигарету. Лицо ее увидеть хочу. Насколько хватает дыхания, делаю самую-самую глубокую тягу, чтобы продлить момент. Вот он, наивысший градус – от ее красоты сердцебиение пределы рвет.
– Какой же ты…
– Какой?
– Давай, подумай. Что-нибудь! Иначе игра не закончится! Было тебе стыдно? Было?
