Так мы и застываем на холодном полу ванной. Лежим неподвижно в тесных, буквально удушающих объятиях, пока не выравнивается сердцебиение.
А происходит это очень нескоро.
Марусю начинает потряхивать от холода. Меня же подобным образом нервный отходняк ловит. Хотя, может, и ее тоже попускает. Чувствую под ладонями крупные мурахи и предполагаю, что замерзла. Только тогда отмираю и принимаюсь курсировать по ее телу руками. Глажу осторожно, в попытках согреть.
– Зад-дубела… – подтверждает и одновременно одобряет мои действия святоша. Трудно предположить, сколько времени так пролежали, но учитывая, как охрип ее голос и затекли мои мышцы, долго. – Ты тоже?
– Да, – лгу я.
Выключается свет, и мы куда-то летим. В прямом и переносном смысле. Пол как будто проваливается. Голова кругом заворачивает.
– Согрей, Ярик… – не просит, практически умоляет.
Согреваю, конечно. В этот раз я ее – нежно и медленно. На полной скорости сердца. Но со всеми страховками.
Раскачиваю. Баюкаю. Люблю.
Глава 38
Мария
Всё нормально.
Я думаю, что всё нормально… Нет, я убеждена! Неважно, где мы находимся. Нельзя вот так… Был человек, и нет его. Нельзя! Мы есть. Слышите?
Мы есть. Нас не стереть.
Закусывая губы, стараюсь сдержать рвущиеся из горла всхлипывания. Упрямо смахиваю слезы, в остальном сохраняя неподвижность. Кровать и без того каким-то волшебным образом бесконечно под нами поскрипывает.
– Ты плачешь? – голос Ярика звучит тише, чем обычно.
Помимо ровно стучащего сердца под моей щекой, улавливается слабый гул, формирующийся на выдохе этого короткого вопроса. Люблю лежать на его груди и слушать, когда он говорит. Словно изнутри чувствовать.
– Почти… нет.
– Это… потому что я обидел тебя?
– Нет, я не обижена, Ярик. Просто накатило. Это всё… – всхлип все же вырывается. – Чертов бункер… Слишком много эмоций.
– Не слушай их. Слушай меня, Маруся.
– Я слушаю, Яричек, – крепче обнимаю его. – Слушаю, – не вру ведь, но едва выговорив это, срываюсь на плач. – Я так хочу домой… – все, что скопилось, прорывается. Рыдаю, как маленькая. Хватаюсь за него, забывая адекватно распределять силы. Больше царапаю, конечно, своими суматошными движениями. – Когда, Ярик? Когда уже?
Мне так нужны ответы… Мне необходима надежда.
– Не знаю, маленькая, – выговаривает как будто с трудом. И сердце его стучать тяжело начинает. Как мое… Толкается, подрывая литую целостность мышц. – Но скоро, – знаю, что обманывает. Знаю… И верю.
– Скоро, – цепляюсь за это слово. – Скоро… Знаешь, – резко сажусь. Утирая слезы, нервно смеюсь. – Знаешь, что самое странное?
– Что?
Градский тоже садится. Оттесняя меня к стене, закидывает мои ноги себе на бедра. Охотно обвиваю. Часто дышим друг другу в губы.
– Самое странное то, что… Когда свет горит, я хочу его погасить. А когда его нет, хочу, чтобы включился. Это нормально вообще?
Нет, не нормально.
– Нормально. У меня так же.
– Правда?
– Правда. Так происходит потому, что мы стремимся к элементарному контролю ситуации.
– Да… До бункера не поверила бы, не поняла… Это место отобрало у нас свободу, а свет – он будто окончательно воли лишает.
– Дыши, Маруся. Глубже дыши, – и сам воздух мне между губ выдыхает. Слабо касается, просто находится очень близко. – Нас не сломать, м-мм, святоша?
– Не сломать, – соглашаюсь.
И, наконец, полной грудью вздыхаю.
– Поговорим?
– Угу, – машинально задираю подбородок, когда Ярик принимается мягко целовать мне шею. – Можно я… Я спрошу?
– Валяй.
– А в Израиле… Тогда, помнишь… Как получилось… Хм… – не знаю, как правильно сформулировать.
– Помню.
На несколько секунд теряюсь. Глядя в темноту, заторможенно моргаю.
– Хм… Ты ничего не говорил… И я… Я подумала, что ты был слишком пьян, чтобы запомнить.
– Помнил. Помню.
Огибая густые кустарники, останавливаюсь и нервно оглядываюсь. На территории отеля хорошее наружное освящение. Но случаются и слепые зоны, как раз в одной из таких я и нахожусь.
Вскрикнуть не успеваю, как меня хватают сзади и уволакивают вглубь зеленых растений. Впрочем, пугаюсь я лишь от неожиданности. Потом осознаю, что это Ярик, и расслабляюсь. Безвольно позволяю усадить себя задницей на землю. Хотя о чем это я? Выбора у меня нет. Он не спрашивает. Садимся за кустами, будто прячемся.
– Ты нормальный? – на эмоциях сиплю едва слышно.
– Зачем шла за мной?
– Чтобы ты, придурок, никуда не встрял без меня.
– Без тебя? А с тобой можно?
Пытаюсь разглядеть выражение его лица и не могу. Только по голосу слышу, что зол и насмехается.
– Ты пьяный…
– Я не пьяный. А даже если и так, ты мне мама, что ли?
Короткий писк моего мобильного, ярко освещая укромный уголок, оповещает о новом входящем сообщении. Игнорирую его, потому что во все глаза на Яра смотрю. А он на меня. Отчего-то слишком сильно волноваться начинаю. Все внутри скручивает и агрессивно щекочет. Не могу понять: приятно это, неприятно или просто, как я привыкла классифицировать большую часть того, что случается со мной при Ярике, странно?
Подсветка тухнет. Только тогда и говорить продолжаем.
– Давай вернемся в домик.
– Возвращайся. Вперед.
– Ярик… – подбираю слова, попутно восстанавливая сбившееся дыхание. – Я без тебя не пойду. Боюсь.
– Боишься? – ржет, но веселья в этом мало. – А сюда шла, не боялась?
Вновь «входящее» озаряет нас затяжной вспышкой освещения. И снова молчим, бесперебойно глядя друг другу в глаза. Кажется, даже не моргаем. У меня начинают дрожать руки. Кончики пальцев становятся влажными и холодными. Кроме этого, в них возникает покалывание.
– Знаешь же, что я за тобой шла, – шепчу, как только возобновляется темнота.
– Позвоню папе Титу, чтобы встретил тебя.
– Нет! Я не согласна, – вроде как не повышаю голос, но как будто кричу. – Назло пойду в другую сторону!
– Чё ты бесишь меня, а?
– Потому что ты не слышишь! Слушаешь, но не слышишь!
– Не ори!
– Я не ору!
