– Почему же питание не включается, Яр? Это какой-то сбой?
– Не знаю, – сглатываю рефлекторно, практически всухую. – Возможно, закончилось топливо.
– Это очень плохо?
Сама ведь лучше меня способна просчитать все последствия. Спрашивает, не позволяя себе думать. Уповает на утешение. И я ее, безусловно, прекрасно понимаю.
– И да, и нет, – приближаю к реальности, но надежду потерять не даю. Напротив, мысленно «сношая» этот бункер самыми грубыми словами, вероятно, абсолютно необоснованно, даю Марусе то, во что легко поверить: – Если старик Ридера следит за этой долбаной коробкой, то, предполагаемо, знает, когда потребуется дозаправка генератора.
– То есть он должен скоро появиться?
– Да.
Умалчиваю о том, что мы, совершенно очевидно, израсходовали энергию быстрее, чем предусматривает автономный режим.
Использование горячей воды, плитки, телевизора… Я не электрик, но подозреваю, что затраты топлива увеличились, как минимум, вдвое.
В любом случае, Ридер должен появиться.
Обязан, вашу мать!
– Маш… – зову ее, собирая все внутренние резервы, чтобы не терять гребаного оптимизма. – Ты оденься потеплее, пойдем, перекусим.
– Уф… – злится, потому как я уже заводил эту тему. Вечером и сегодня, как только проснулись. – Не хочу.
– Это херня, – ответно злюсь. – Ты ела сутки назад.
– И что? Я не голодна, Ярик. Мне очень холодно, – втолковывает таким тоном, словно я, бл*дь, туго соображаю.
– Нужно есть, Маруся. Это самое главное. Для выживания.
– Выживания? – приглушенный голос несколько раз на одном этом слове ломается.
Будто она не в курсе! Двадцать пять дней этим и занимаемся.
– Когда ты голодаешь, твоему организму не хватает энергии даже на собственный обогрев, – хрен его знает, откуда столько терпения нахожу, чтобы подбирать нужные слова и выражаться человеческим языком.
– Да, ты прав, – чувствую, как несколько раз кивает – лбом мне в грудь бьется. – Из-за недостатка калорий нарушается терморегуляция.
– Вот. Молодец, Эйнштейн.
– Только тут и без этого холодно, Яр.
Я знаю.
Знаю, черт возьми!
Но как еще держаться, если самому себе не врать?
– Нормально. Давай, пойдем, – встаю с кровати и святошу сдергиваю. Теплую кофту на нее одеваю. Тяну молнию до самого подбородка. Прикинув, еще и капюшон на голову накидываю. – Нормально же?
– Угу.
– Что будешь? Я кормлю! – выказываю чрезвычайно сильный энтузиазм, бля. – Рыба или мясо?
– Мясо.
– Кролик, говядина или свинина?
Знаю ее вкусовые предпочтения от и до, но этот разговор нам по факту крайне нужен. Необходимо хоть как-то расшевелиться, пока шагаем с фонариком, свет которого становится все тусклее.
Да, в последние дни нам не до зарядки приборов было. Сами подзаряжались и бродили в темноте. Сейчас же она отчего-то на мозги давит.
– Кролик.
– Заказ принят.
Холодное консервированное мясо с сухими хлебцами даже мне туго заходит, а уж неженка Маруся давится такой едой буквально через силу.
Справляемся, это главное. Иного выбора у нас просто нет. Святоша это тоже понимает.
Полируем еду большим количеством сладкого виноградного сока, поочередно посещаем ванную и возвращаемся обратно в спальню.
– Яр, – зовет Машка, едва забравшись на кровать. – Еще холоднее стало, чувствуешь?
– Нет. Так кажется, после холодной пищи и воды, – вру ей. Уже и сам ощущаю, что пробирает до костей. – Ложись, как тебе удобно, – укутываю в два одеяла и сам к ней ныряю.
– Он ведь правда скоро придет, да? – спрашивает тихо. – Ридер, – поясняет чуть громче, хотя в этом нет необходимости.
– Да.
– Мы подождем.
– Да.
– И скоро будем дома.
– Да.
– Пойдем к морю? Там такой воздух…
– Да.
– Еще… Хочу что-нибудь почитать. В универ хочу. В любимую кофейню. Учиться. Встречаться с людьми. Сетовать на погоду. И ругаться на ушлых водителей, – перечисляет без какой-либо связи.
– Все будет.
Маруся вздыхает. И утыкаясь мне в грудь, ненадолго замолкает. Я тоже молчу, пока она не выдает то, что, должен признать, вгоняет меня во вполне осознанный ступор.
– Знаешь, я читала одну теорию, что дети сами выбирают родителей, – начинает издалека. – Думаю, это правда. Мы точно выбирали. Так, чтобы после рождения вместе быть.
Охренеть просто, теория. Только Титова способна в такое верить.
– Хочешь сказать, мы знакомы больше восемнадцати лет?
Бред запредельный. Я же это умом постигаю. Только одного понять не могу… Какого черта так разгоняется сердце?
– Ну, конечно! Мы давно связаны. Разве ты сам не чувствуешь?
Я почти успешно справляюсь с информационным перегрузом мозга. Готовлюсь ей отвечать, открываю рот, но не успеваю выговорить ни звука.
Неизвестно из какого угла вдруг раздается громкое шипение динамика. Никаких предположений относительно источника не нахожу. Более того, я вроде как помню, что электропитание не фурычит. Но за каким-то бесом интуитивно жду, что заиграет музыка, или разольется какая-то унылая «подбадривающая» муть для мнительного затворника бункера. И… ничего не происходит. Шорох и потрескивания – все, что слышно. А потом такая же резкая обрывистая тишина, в которой нельзя не заметить, как нездорово участилось наше с Марусей дыхание.
– Это что, мать вашу, такое было?
Глава 43
Мария
Нет, темнота – не есть спасение. Когда это не твой осознанный выбор, она разрушает психику. Мир вокруг теряет формы и краски, проваливается во тьму. И этот мрак холодной струйкой вползает в душу. Быстро и необратимо.
Как, оказывается, легко сломать человека.
Всего-то…
Ярик. За него держусь. Если бы не он, абсолютно точно уже бы свихнулась. Думаю о нем, даже когда молчим. Все реже о чем-то за пределами этого места – о папе, маме, об учебе, родителях Яра… О людях, которые прямо сейчас ищут нас…
Все больше о нем. И с ним же неразделимо. Было бы смешно, если бы не было так страшно: в туалет одного не отпускаю. Хвостом хожу. А он за мной.
– Тут, кажется, теплее, – произношу негромко, когда в очередной раз приходим в ванную.
– Возможно, – так же негромко отзывается Яр. Представляю, как пожимает крупными плечами. – Кубатура меньше.
