Все вопросы в лоб. Не настроен ходить кругами.
Святошу же эта тема, совершенно очевидно, капитально пугает. Таращит глаза, словно я, блин, в костюме павлина на поминки явился.
– Ярик! Пожалуйста! – тряхнув руками, прижимает пальцы к вискам и вновь зажмуривается. Тонна паники на ровном месте. – Мы же договорились!
Перевожу дыхание, уговаривая себя быть осторожнее с тем, что собираюсь говорить дальше. Самое трудное ведь удается – не прикасаюсь к ней, позволяя сохранять дистанцию. Но…
– Я не буду играть роль друга, святоша. Не буду, на х*й! Не после того, что произошло.
Подрываю плотину страха. В Машкиных распахнутых глазах ее вижу. Знаю, что и в моих она адским пламенем горит.
– Ты обещал…
– Ты тоже много чего обещала, – агрессивно давлю, словно таким способом могу заставить ее считаться с моим мнением.
– Папа говорит…
– Мне плевать, кто что говорит.
В плане наших отношений, так и есть.
– Ярик… Мы сутки назад такой кошмар перенесли…
– Поверь мне, Манюня, самый худший кошмар ты не видела.
Такое она себе и представить не способна.
Пустые глаза. Кадры видеозаписей. Кровь. Ошметки плоти.
Даже подгоняемый счетчиком, пока пытался достучаться до сознания Маруси, вертел ею так, чтобы не смогла заглянуть в комнату, где находилось неподвижное тело, и сплошь все было забрызгано кровью.
– Он… Он застрелился прямо у тебя на глазах?
Пустые глаза. Кадры видеозаписей. Кровь. Ошметки плоти.
– Я не об этом пришел говорить.
– Ярик… Нам обоим, и тебе, и мне, потребуется много времени, чтобы оправиться после того, что было. Не надо все усложнять. Я чувствую себя… Чувствую себя очень плохо…
Я тоже. Но рассчитываю, что то, что сблизило нас, сильнее собранной по пути грязи.
– Как мне помочь тебе?
Что угодно готов сделать. Она ведь знает.
Только зачем-то качает головой и снова отгораживается.
– Ярик… Он видел нас?
– Нет, – принимаю решение носить это дерьмо исключительно в одиночку.
– А кажется… – вздыхает святоша. Долго губами дрожит, пока собирается с силами вышептать: – Я чувствую себя грязной, больной, поломанной, искалеченной…
Если бы хватило дыхания, наверняка продолжила бы делиться личным самоощущением. Но и того, что выдала, хватает, чтобы меня пробрало до костей.
Не врет ведь. Содрогается несколько раз кряду… Словно кожу сбросить пытается. Да ни хрена так быстро не получается. Сначала должна произойти отслойка.
– Дай мне помочь тебе. Я смогу, – горячо заверяю. Растоптав уроненную пару минут назад гордость, в два шага пересекаю разделяющее нас пространство и тяну ее на себя. Маруся явно такого не ожидала. Раскрывает рот, будто задыхается. Упирается мне в грудь ладонями. – Я смогу!
Когда брыкаться осмеливается, невольно крепче сжимаю.
– Пожалуйста, не прикасайся ко мне! Пожалуйста, не надо!
Осознаю, что ее голос звучит низко только потому, что дыхания не хватает. Так-то она пытается кричать.
Кричать, мать вашу…
Меня изнутри словно острыми бритвами прочесывает.
– Не делай так…
– Ярик, нет! Нет… Мне больно! Эта грязь и мука… Это ощущается физически, понимаешь? Копошится во мне, словно мерзкие черви… – зажмуриваясь, вновь содрогается. – Они меня изнутри жрут…
От Машкиных эмоций сам трясусь. С меня семь потов сходит.
Но отпустить ее не могу.
– Я хочу помочь. Попроси меня! Бл*дь, Маруся, просто попроси меня… – буквально умоляю ее. Голос охрип. Столько всего сам в нем никогда не улавливал. – Я могу. Мы справимся. Пожалуйста, Маруся… Пожалуйста…
– Нет, не справимся! Перестань… Ярик, пожалуйста, прекрати!
– Это ты прекрати бомбить! Маруся… Бл*дь, мы и так исчезающий вид.
– В каком смысле?
То, что между нами… Такое ведь мало где встретишь. Верно?
– Я тебя люблю, – с мясом и кровью из груди вырываю.
Это вам не под влиянием эмоций во время секса ляпнуть. Глаза в глаза, на полном серьезе – совершенно другой уровень.
Раздаю, забирай.
Забираешь?
– Ярик…
– Скажи, что у тебя не так? – сначала, будто по привычке, на понт беру. Потом понимаю, что не вернет она то, что мне нужно. И молочу уже в противовес: – Ш-ш-ш, Маруся. Ш-ш-ш… Ничего не говори сейчас.
Не говори то, что я не способен пережить. Сейчас я не способен. Я ведь тоже израсходован.
Молчим. Долго молчим, с мукой друг другу в глаза всматриваясь.
– Думаешь, после всего, через что мы прошли, я могу не ненавидеть себя? – шелестит святоша позже.
И снова граблями по самым тонким струнам.
Что ж ты за маньячка такая?
– То, что ты сейчас чувствуешь, нереально, Маруся. Это шок. Тебе не за что себя ненавидеть.
– А тебя?
Сердце грудь пробивает.
– Не знаю. Ты мне скажи.
Несколько томительных секунд свирепо вслушиваюсь в каждый произведенный ею вдох и выдох.
– Сейчас я ненавижу себя и тебя, – добивает. Электрическим разрядом через весь костно-мышечный и прямо в душу. Машка отпихивает меня, а я «на измене» ей это позволяю. – Сутки прошли… Мне нужна пауза… Давай постепенно, днем… По паре минут…
– Ты серьезно?
«…ненавижу себя и тебя…»
Почему до такой степени больно? Разве так бывает? Настолько сильно…
Наше общее «вместе» сошлось в одну точку, в которой оно либо закончится, либо жирным маркером дальше пойдет. Пора заканчивать?
– Я спрашиваю, ты серьезно? Не молчи, бл*дь!
Знаю, что не должен орать и давить. Только ничего уже в себе не контролирую.
– Ярик… Уходи, пожалуйста, – упорно бреет глубже. – Сейчас… Сейчас я не хочу тебя видеть.
А я уже ничего не вижу. Не сразу понимаю, что изображение замыливает жгучая влага в глазах. Откуда она там? Будто песка с размаху швырнули. Черт, я не… Мне не свойственна все эта чувствительность блядская! Но что я, мать вашу, должен сделать, если у меня раздробило душу?
«…ненавижу себя и тебя…»
«Я не хочу тебя видеть…»
– Я понял, – чувствую, что подача из груди идет, вибрирует и прочесывает горло, но голос мне не принадлежит. Скрипучий осадок.
Выбросило.
