Глубоко вдохнув, постаралась размеренно выдохнуть. Вытянув руку, коснулась ладонью его затылка. Пригладила мягкий от влаги "ежик".
— Спокойной ночи, Сережа.
Ответа от него не последовало. Только тихий прерывистый вздох. Не прерывая легких поглаживаний его шеи и затылка, Ника чувствовала, как он постепенно, очень и очень медленно, расслабляется. Прошло не меньше полутора часов, прежде чем дыхание Града выровнялось и стало глубоким, а она еще долго не могла уснуть, бессильно отмеряя, как в груди тревожно ноет сердце.
[1] Местные жители считают Дюка де Ришелье основателем Одессы.
Глава 22
Полураздетый и расхлябанный.
Вышедший якобы на пять минут, сорванный с якоря.
© Та сторона "Гудки"
А дальше, как модно нынче выражаться, что-то пошло не так. Хотя это вот "все", как выяснилось позже, уже длительное время целенаправленно и методично продвигалось к обрыву. Над пропастью только ощутимо рубануло реальностью, припомнив первые и все последующие "звоночки".
В последнее воскресенье июня вырвались небольшой компанией за город. Солнце палило нещадно. Коренные жители, окружающего озеро поселка, страшили, что еще до обеда пройдет настоящий ливень. Однако в одиннадцатом часу дня каждый лоскут ткани на теле все еще казался лишним. Дышалось тяжело. На подгоревшей воспаленной коже то и дело выступала липкая испарина. Но беззаботная молодежь умудрялась наслаждаться отдыхом. Выпивали все, кроме Градского и его мини- Кузнецовой. Первый, не называя причин, наотрез отказался, а с тем, что Доминика не пьет, уже и без всяких уважительных отмашек, свыклись.
Настроение у нее болталось ниже земной коры, ближе к внутреннему ядру. А главным источником тому служил предстоящий отъезд домой. С высоты восемнадцати лет влюбленной на целую вечность девочки, в кость сросшейся со своим мужчиной, и день разлуки виделся личной трагедией. А уж два месяца — целая вселенская катастрофа, которую попробуй вообще пережить.
Тянулась за Градским взглядом. Всем своим существом за ним тянулась.
"Как без него?"
"Ну как???"
"Что будет завтра?"
"Что будет через неделю?"
"…через два месяца???"
"А если забудет?"
"Если потеряет интерес?"
"Если найдет другую???"
Подобные беспокойные предположения и мысли, как ни гнала их от себя Доминика, беспощадно полосовали душу.
Вдобавок ко всем терзаниям, внутреннего напряжения добавляли похабные шуточки захмелевших старшекурсников и нескромные девичьи взгляды. Нет, Доминика, конечно же, понимала, что каждому вольно смотреть, куда уму и сердцу заблагорассудиться. Но именно в тот последний день вызывающие заискивания Смирновой и еще нескольких "старых подруг" Градского воспринимались ею крайне остро.
Сергей же, не фиксируя ничего сверхъестественного, практически весь день тусовался в компании парней. Те дули пиво, словно воду из святого источника. Балагурили и в особо напряженные моменты обсуждений срывались на ненормальный ор. Перекрикивали друг друга, не особо заморачиваясь с подбором слов. To и дело заходились безудержным хохотом.
К концу дня Ника перестала отмерять тягостные и тревожные ощущения в груди. Позволила им разлететься, превратиться в хаос, а после, утратив энергетическую силу, сгрудиться в центре и застыть, обращаясь в твердый раскаленный булыжник.
— Ник? — улучив момент, обратилась к ней Алина. — Ты чего такая грустная?
Ответить не получилось. Чувствовала, если заговорит, попросту расплачется. Коротко взглянув на старшую сестру, шепнула лишь одно слово:
— Потом.
— Ок, — ободряюще сжав Никину ладонь, отошла к своему жениху.
Благо, не мозолила и без того разнесчастную младшую пытливым взором. Поняла, видимо, что самоконтроля у той — жалкие остатки.
Немного расслабиться и подкопить сил Кузнецовой удалось, лишь когда Градский повел ее к дышащему парким теплом озеру, кататься на лодке. Позволила себе насладиться последними часами близости, не углубляясь во все тяжкие… Даром, что тонкие душевные струны рвались внутри нее от одних лишь нетерпеливых прикосновений и жадных поцелуев Сергея. Дыхание обрывалось, а сердце, подступая к горлу, колотилось там буквально на разрыв.
— Видишь это облако?
Градский растянулся на дек лодки, Ника лежала боком на его груди.
— Которое? — уточнила, вглядываясь в густые бело-сизые тучи. — To, которое похоже на кролика?
— Нет. To, которое похоже на собаку.
— Это… кролик, у него уши торчат.
— Это доберман.
— Это кролик, и у него даже цвет похожий.
— Сейчас гроза созреет, станет черный, как у добермана.
— Не хочу грозу.
— Уже не отпустит.
Вода мерно раскачивала лодку из стороны в сторону. А Доминика, закрывая глаза, не могла избавиться от ощущения, будто они падают… и бесконечно летят в пустоту.
— Ты смотрел "Титаник"?
— Нет.
— Там был момент. Экипаж и пассажиры уже знали, что корабль тонет, и пели какой- то христианский гимн. Не могу вспомнить слова… М-мм, что-то такое крутиться в голове…
— Мы не утонем, Кузя, — со смехом остановил ее Град. — До берега метров десять, это сущая фигня.
— Я вообще-то не к этому веду, но, если что, плавать не умею.
— Я тебя спасу, Плюшечка, — сжимая губы, попытался скрыть ухмылку.
— Обещаешь?
— Обещаю.
После длительного заплыва, сдав лодку, они прошлись вдоль поросшего травой берега к пешему деревянному мостику, который пролегал через озеро, соединяя расположенный вокруг них лес. С поразительной ясностью, словно со стороны, Ника видела два силуэта в сгущающихся сумерках — себя и Сергея.
К важной беседе, невзирая на длительные многотонные внутренние переговоры, подошла необдуманно, со слабой легкомысленной улыбкой. На самом деле выдохлась, как шампанское. Сил хватило лишь на изученные трафаретные движения и обороты.
— У меня завтра, в тринадцать двадцать пять, автобус, — проинформировав, выдохнула с некоторым облегчением.
"Вот и все…"
Мимолетно промелькнули сомнения и прочие дурные мысли. А потом и вовсе сгустилось жутчайшее волнение — горячее и беспокойное.
— В смысле, Кузя? Куда уезжаешь?
Градский ощутил себя беспросветным идиотом.
Повернув запястье, глянул на циферблат часов. Мысленно, абсолютно бесконтрольно, отмерил время от двадцати одного пятнадцати до тринадцати двадцати пяти следующего дня.
Шестнадцать часов десять минут.
