И вообще, не в его натуре спорить с девками. Хотя и они обычно его не провоцируют. А тут будто сглазил кто — сначала Смирнова, теперь еще эта выскочка…
— А ты, что, обиделся? Отлично. Чем я могу помочь? — ехидно повторила недавние слова Сергея Доминика. — Стреляться будем? Или, может, драться?
Осознал только, когда ощутил, как свирепо сжимаются его челюсти. Не искрошил бы зубы.
— Раз ты предоставляешь выбор мне, — тянул время, думая, как бы не свалиться к жалким угрозам и пошлым обещаниям. — Слушай сюда, маленький злобный гном: следующая пятница, парк возле универа, после четвертой пары. Один на один.
***
"Пустой и холодный…"
"Пустой и холодный…"
"Пустой и холодный…"
"Пустой…"
"Холодный…"
"Пустой…"
Ее мерзкий мелодичный голос засел у него в голове. Шел на повторе. Бесконечное количество кругов.
Она, конечно же, попала в яблочко. Шах и мат. Градский, и правда, был пустым, холодным и безмятежным. Всегда. И не сказать, чтобы это его хоть как-то раньше волновало.
А сегодня, когда Кузнецова прилюдно бросила эти заскорузлые слова ему прямо в лицо, вдруг взволновало. Словно эта мелкая сорвала с него какую-то внешнюю защитную оболочку. Оставила корчиться и извиваться под гнетом этих обвинений.
Серега раньше не понимал, когда кто-то нервничал или психовал. Сейчас же у него самого разыгралось в груди какое-то муторное тошнотворное чувство тревоги. Что- то там внутри монотонно гудело и ныло.
Градский не понимал, как и почему это случилось. Столько лет видел гнев отца и не ощущал его. А тут совершенно чужой человек… Он ее чувствовал. Каждую ее эмоцию.
"Возможно, все дело в ней…"
"Может, она действует так на всех…"
Секс с рыжей на некоторое время притупил внутренний нервный зуд. Но голова, как была тяжелой, так и осталась. Приходилось надеяться, что все-таки перебрал с алкоголем. На трезвую должно полегчать.
Уже дома, после ледяного душа, открыл настежь окна и сел за письменный стол. Со двора доносился лай собак и монотонное пение сверчков. Стрелки часов двигались и двигались, а Град безостановочно царапал старенькую тетрадь своим размашистым почерком.
Лучше бы ты промолчала…
Лучше бы никогда на меня не смотрела.
Люди бывают злыми, я же просто спокойный.
Независимый, монолитный, абстрактный.
Лучше бы ты промолчала…
Все эти взгляды и фразы,
Все эти бл*дские моменты типа душевные…
Губы твои нежные,
Милый румянец, на атласной коже,
Дрожь пушистых ресниц…
Не пытайся даже понравиться.
Я на таких не ведусь.
Лучше бы ты промолчала…
И думать о тебе никогда не пришлось бы.
Теперь же в пустой и холодной душе
Мы с тобой на выбывание.
Тебя нет.
Меня нет.
Глава 3
Внутри твоей реальности гуляют сквозняки…
© Гражданская оборона "Я иллюзорен".
Нервное возбуждение отпустило. Тревога и гнев схлынули. Уже наутро после той злополучной вечеринки Сергей проснулся с безмятежной и непоколебимой тишиной в душе. В понедельник, столкнувшись с малолеткой в фойе универа, смотрел на нее пристально, дольше положенного, и ничего не чувствовал.
"Отлично!"
Он был в норме.
Она же продолжала вести себя, как дикарка.
В моменты случайных столкновений Сергей улавливал в ее взгляде вспышку узнавания, а следом за этим просто немыслимое раздражение и даже откровенную злобу. Выказав свое молчаливое презрение, эта ненормальная обычно отворачивалась. Градский особо не реагировал, плевать он хотел на ее к нему отношение. Один раз, так, эксперимента ради, снизошел, сам с ней поздоровался. Она не ответила.
Надеялся, что нервничает в ожидании условленной встречи. Ждал, что попытается извиниться и взять свои слова обратно. Его бы это устроило, так и быть. Не было никакого желания хоть как-нибудь возиться с неуравновешенной малолетней выскочкой.
Только вот Кузнецова к нему не подходила.
А с приближением часа X, в промежутках этих убийственных переглядок, вопреки упорным сопротивлениям Градского, рос между ними какой-то странный градус напряжения. Пересекался с ней только в коридорах универа. Ни разу не разговаривал, дольше нескольких секунд не смотрел. А в груди вновь проснулось и закопошилось какое-то неуместное и неуютное чувство. Руки чесались грубо тормознуть девчонку, хорошенько встряхнуть и потребовать, чтобы вела себя адекватно.
Всем нравиться невозможно, Градский это понимал. Но как же достали эти ее абсолютно беспричинные злобные взгляды!
"Что он ей сделал?"
"Кто она такая вообще?"
От "громких" отцовских наставлений мозги кипели. Мать тоже, в своей обычной манере, проходу не давала. Нудила и нудила, без остановок. Наперед стала бить тревогу по поводу курсовика, который сдавать только в декабре. Еще и умудрялась нагнетать ситуацию чуть ли не до трагедии. Для себя, конечно. Серега был спокоен, как удав.
— Ты закончил с первым разделом?
— Еще нет.
— Как нет? А когда?
— Не знаю.
— Ты шутишь?
— Вовсе нет.
— Я настоятельно тебя прошу, подойди завтра к Катерине Игоревне. Не затягивай. Ты же понимаешь, как это важно?
— Ок.
— Объясни ей, с чем у тебя возникли проблемы. Обрисуй ситуацию. Ты же понимаешь, Сережи, как это важно сейчас?
— Ок.
Проблема была в том, что Сергей вообще ничего не писал. Давно нашел человека, который делал все за него. Не Кузнецовых, их "авторство" в универе стали узнавать. Разыскал доцента-пенсионера, который не стеснялся писать попроще, подстраиваясь под посредственную успеваемость Градского. Мать ни сном ни духом: до сих пор верила, что он все работы сам выполняет.
Святая наивность, ей Богу!
Он дома находился пару часов в сутки и то, чтобы поспать, а курсовой "в разработке". Как будто он к Карпу каждый вечер ездил заниматься.
Бежал из дома, лишь бы не слушать непрекращающийся поток родительских нападок. Домой исключительно кочевать и возвращался. По поводу ночлега у Града имелись свои заскоки: уснуть получалось только в своей комнате. Пару раз у Карпа оставался, проворочался до рассвета. Теперь же, нагулявшись, всегда рвался домой.
На протяжении недели Алина сделала несколько попыток поговорить с ним по поводу своей придурочной сестренки.
