Цепенеет.
Чувствуя отклик больше эмоционально, нежели тактильно, скользит руками за ворот его куртки. Касается короткого, чуть колючего ежика на затылке. Только из-за этого вверх по ее кисти толпой проносятся мурашки. А уж от поцелуя… Если это соприкосновение губ можно так назвать… Смазывая грани неопределенности, действует инстинктивно. Мягко, все еще опасаясь того, что Адаму будет неприятно, захватывает ртом его нижнюю губу.
Никакой реакции.
Сердце обрывается.
Становится больно и страшно. Умереть охота, только бы не встречаться после такого с ним взглядом.
Но вдруг… к дикому восторгу, который по-новой запускает ее измотанное сердце, Титов отвечает. Плавно двигает губами по ее губам. Скользит по ним языком.
Еву словно прошибает разрядом электричества. Вцепляясь пальцами в ворот его куртки, чтобы удержать разомлевшее от неожиданных ощущений тело в вертикальном положении, перестает двигаться. А может, она и не знает, как это делать? Спровоцировала близость, а теперь попросту одеревенела.
Слегка отстраняясь, Адам тяжело выдыхает ее имя.
— Эва, — так называет ее только он, и ей это определенно нравится.
Вбирает в себя воздух и снова прикасается, сминая ее губы в более требовательном порыве. Жадно, влажно и безумно волнительно.
Пьянящее тепло несется по телу Евы искрами, и она, наконец, поддается ему, смелее отвечая на поцелуй. То же волнение ударяет в голову. Ведет. Становится шумно.
Его губы такие горячие. Резкие и жадные. Знакомые. Любимые.
Мысли запинаются внезапно, словно у обрыва.
«Переигрываешь, Исаева. Скоро придется разжимать руки. Я отпущу — ты пострадаешь».
Титов не чувствует, когда Ева замирает, переставая целовать его. Прижимает сильнее, чувствуя на своих губах ее взволнованный отрывистый выдох. Ее неповторимый вкус. И запах. Сердце безумно заходится, накаляя грудную клетку жгучим теплом.
«Моя Эва».
«Моя».
А сознание Исаевой снова заполняет: «Ты отдашь мне свою душу, Эва. Сама в руки вложишь. Причем, я буду вести себя очень-очень плохо, но ты все равно любить меня будешь. Любить, как сумасшедшая».
Жесткий насмешливый голос. Голос Адама.
Глава 28
Загляни в глаза мне,
Загляни в глаза и прочитай,
О том, что в мире, где нас растили,
так много гнили,
так мало мира…
© Дана Соколова feat. Скруджи
День семьдесят седьмой.
00:54. Приморское отделение полиции.
Хватаясь за архитектурные выступы в каменной кладке, Титов поднимается к окну второго этажа. Исполнение подобных трюков дается ему настолько легко, словно при желании он мог бы держаться просто за воздух. Суть в том, что эти действия маячат для него меньшей долей риска, чем любые другие, связанные с Евой.
Упираясь ладонью в металлопластиковую раму, Адам толкает ее внутрь. Знает, что окно будет открыто, за это и заплатил майору Котовскому. Ирония жизни, но история с наркотиками оставила после себя новые полезные знакомства. Вваливается в помещение слишком стремительно и шумно, всего на миг теряя хладнокровность и выдержку. А после замирает, выжидая, когда глаза привыкнут к темноте. Переводит дыхание, совершая ряд глубоких медленных вдохов.
Устремившись к внушительному письменному столу, занимает майорское кресло. Поднимает крышку ноутбука и нажимает кнопку питания. Используя «любезно» переданные майором логин и пароль, входит в систему. Вставляет в usb-разъем свою флешку и запускает загрузку драйверов.
— У тебя будет ровно двадцать две минуты, Тит. Ни секундой больше. Я дольше не смогу «тушить» видеокамеры, и весь твой план накроется эмалированным тазиком. Я же не Бог…
— Расслабься, Мексиканец. Я — Бог. Успею.
— После подгрузки драйверов практически сразу же будет произведен перехват потока данных, и ты со своего ПК сможешь увидеть всю «мусорскую» базу. Твоя же личная информация будет скрыта от системы до тех пор, пока ты будешь вводить код деактивации. Каждые двадцать четыре часа. Если не успеешь, весь собранный «черняк» улетит в центральную базу, а оттуда его будет очень сложно вытравить. «Ментовской» прогер в жизни не справится. Я вписал в каждый файл такую заразу… В общем, сейчас точняк слегка самоуверенно прозвучит, но я думаю, она неизлечима.
— Приму на веру.
На самом деле, в свете последних общих взломов, это легко.
— Главное, сделай все чисто, как договаривались, Тит.
— Сделаю.
— Слушай… — запинается, звуча нерешительно. — Я только недавно вспомнил, где видел твою Еву. Это же ее систему мы чистили пару месяцев назад? Девочка с психо-сдвигом? Дочь этого же г**дона Исаева?
— Забудь об этом.
— Так это все из-за нее? Из-за Евы ты сцепился с Исаевым?
Титов шумно переводит дыхание.
— Нет, бл*дь, из-за 195-го причала на 7-й Пересыпской! Не понравилось мне, что общественный пляж стал частным пристанищем.
Заторможенно моргая, Мексиканец пытается вычленить зерно истины из этого разговора.
— Мне-то без разницы, конечно. Ты знаешь, я никогда не продам тебя. Ты же мне столько раз помогал. Не отворачивался, когда я ходил в школу в затасканных лахах. Не поддерживал этой тупорылой травли под лозунгом «Халюков — цыган, нищеброд и конченый отброс».
В их классе, да и во всей школе, Макс действительно был изгоем. Из-за того, что ходил в обносках и имел специфическую внешность, которую к какой только национальности не причисляли. Даже учителя, невзирая на выбивающуюся из средней массы сообразительность парня, относились к нему весьма предвзято. Халюков едва окончил девять классов. Нижайшие баллы ему типа «подарили», об этом во всеуслышание не припомнила разве только техничка.
Титов пожимает плечами.
— Не обольщайся. Мне просто было неинтересно давить того, кто и так на дне социальной ямы.
— Нет, Тит. Не пытайся сейчас сделать вид, что тупо игнорировал меня. Мы оба помним, как ты разрешал мне оставаться ночевать на Балковской, когда предки особо зверствовали. Ты отдавал свои вещи, когда у меня, бл*дь, не было куртки или теплых штанов, — глаза парня наполняются жгучей влагой. Он и сам не ожидал, что разворошит то, что до сих пор причиняет боль. — Давал мне деньги на еду, когда я ходил голодный…
— Короче, Халюк, — резко и чрезвычайно грубо, обрывает его Адам. — Чего тебе надо, а?
— Просто, для ясности, я должен знать. Почему ты это делаешь?
