Подпрыгивая, тянет к Титову руки, и он с готовностью ее подхватывает.
— Только не закрывай глаза.
— Не закрою!
Подбрасывает так высоко, что у Евы сердце замирает. София же восторженно визжит и заливисто смеется, но доверяет брату на сто процентов.
— Вот сейчас: ты закрыла глаза.
— Не закрывала!
— Боишься?
— Не боюсь!
Адам смеется вместе с девочкой, и Еве вдруг кажется, как бы банально это не звучало, что его смех — самый лучший на свете. Из-за него у нее сладко ноет и странно вибрирует сердце.
Вздыхая, опускает взгляд на золотистый ободок своей чашки. Пытается не быть предвзятой, подозрительной и обозленной из-за микроскопической части того, что появилось в темноте ее сознания. Больше не спрашивает Титова, какими были их отношения. Понимает, что они не были простыми. Сам Адам — неоднозначный сверхсложный механизм.
Да и Ева… Точнее то, что от нее осталось. Сейчас ее жизнь похожа на сон. Чувствует подсознательную тревогу, потому что, скорее всего, он не имеет ничего общего с реальностью. Кажется, внутри нее спят демоны. Они только и ждут, когда лопнет мыльный пузырь, в котором она сейчас находится.
Вопреки всему, не может ничего поделать со своим глупым сердцем. Оно притягивает Еву к Титову. Ей хочется смотреть на него, слушать его глубокий сильный голос, дышать вместе с ним. Вздрагивать, когда он смотрит в ее сторону. А за дверями спальни бесконечно думать только о нем. На повторе и по кругу. Стыдно, но, кажется, ничто другое ее вообще не интересует. Было ли так всегда?
Их поцелуй, вопреки всем доводам рассудка, привел к большей эмоциональной путанице, чем проснувшиеся за ним воспоминания. Как ей держаться от Адама в стороне, если сердце так и рвется к нему?
Опуская на пол Софию, парень ловит обращенный к нему взгляд и подмигивает Еве. Закусывая губу, она втягивает воздух глубже. Игнорирует бегущие по телу мурашки и дрожь в руках. Остывшая чашка больше не греет, но отлично скрывает волнение.
— Пойдем, — опустив взгляд вниз, замечает Софию. Девочка тянет ее за вязаный кардиган. — Ты какая-то опущенная в воду, или как там правильно говорят?
Смех вырывается из груди Евы совершенно неосознанно.
— Ох, так меня еще не называли… Наверное.
— Тебе грустно? — не унимается девочка, вглядываясь в лицо Евы.
Тяжело выдерживать этот внимательный пытливый взгляд. Кажется, что София пробирается им внутрь. Безболезненно и бесхитростно, потому что не стремится навредить. Но у Исаевой невольно увлажняются глаза.
Она не помнит то, какой была раньше, но после больницы девушка плачет едва ли не каждый день. Не пытается с собой бороться, чувствуя потребность в таком выплеске эмоций.
— Тебя кто-то обидел?
Закусывая губу, Ева качает головой.
— Нет. Все хорошо, милая.
— Ты красивая, чувствуешь?
Теплая ладошка ложится на щеку девушки, и короткий смешок снова вырывается из ее губ. Даже дышать вдруг становится потрясающе легко.
Исаева не знает, почему София использует определение «чувствуешь». Специально или по ошибке? Не «видишь» и не «знаешь» — «чувствуешь».
Удивительно, но именно из уст девочки этот вопрос звучит правильно. Чувствовать гораздо важнее.
Бросая мимолетный взгляд в сторону Адама, Ева смущенно кивает.
— Да, иногда я это чувствую.
Замечая, как парень на нее смотрит.
— Хорошо, — одобряет девочка, сдувая челку.
Опуская ладонь, берет Еву за руку и в этот раз весьма решительно тянет за собой в гостиную.
— Адам говорил, ты умеешь играть? — с предвкушением расширяет глаза София.
Рассеянно моргая, Исаева не сразу понимает, о чем она спрашивает. Пока девочка не указывает рукой на пианино.
— Да, — весьма неуверенно.
Но ей кажется, что умеет.
— Вау! — громко выкрикивает малышка и шумно вздыхает, мягко подталкивая девушку на продолговатое сиденье.
Ева напрягается, взирая на черно-белые клавиши. Не знает, что делать. С чего начинать?
Девочка снова наклоняется к ней, заглядывая в глаза. Беспорядочно пробегает пальцами по клавишам, будто помогая вспомнить технику, и чрезвычайно эмоционально вздыхает, когда видит, что Ева все еще колеблется.
— Адам тоже умеет играть. Но не любит, — понижает голос до шепота. — Это пианино его мамы.
— Софи, — строго, и в то же время не злобно, обрывает ее Адам. Когда девочка внимает его оклику, сухо добавляет: — Много текста.
Она закатывает глаза и проводит пальцами вдоль линии губ, словно бы закрывая их на молнию.
[1] Фрэнки Штейн (англ. Frankie Stein) — кукла из серии фэшн-кукол Монстер Хай. Дочь чудовища Франкеншейна и его невесты. У неё длинные черно-белые волосы. Один голубой, один зелёный глаз, кожа бледно-зелёного цвета.
Глава 33
Некоторое время все трое молчат, но София, конечно же, не может долго сдерживать своего любопытства. Поворачивается так, чтобы Адам оставался за ее спиной.
— А что ты можешь сыграть? — шепотом спрашивает Еву, наивно полагая, что если он не видит, как двигаются ее губы, то и не услышит.
— А что бы ты хотела? — подыгрывая девочке, шепотом интересуется Исаева.
— Шопинга. Умеешь?
— Шопинга? — растерянно переспрашивает Ева. Сообразив, что Софи имеет в виду, смеется. — Шопена?
— Да, Шопена, — пожимает плечами и говорит в полный голос, забывая о своей осторожности.
— Могу.
Пробует клавиши пальцами, рассчитывая на то, что нужные знания воскреснут по ходу. Указательный палец правой руки несколько раз давит на одну и ту же клавишу, прорезая застывшую тишину резким высоким звуком. А следом безымянный и мизинец, будто живя своей собственной жизнью, тянутся в сторону. Левая рука опускается с другого края, синхронизируя звучание.
Не сразу понимает, что исполняет вовсе не Шопена.
Мелодию, звук которой поднимает внутри нее целую бурю эмоций. Тревогу, отчаяние, грусть, страх, панику, гнев и обиду.
— Что это за мелодия? Почему она ее постоянно играет?
— Моцарт. Реквием по мечте.
— То-то же, похоже на похоронный марш. Остановите ее. Пусть играет что-то другое.
Захватывая воздух губами, отрывает пальцы так резко, словно клавиши обжигают кожу. Прикрывая глаза, переводит дыхание.
— Почему ты остановилась?
Голос Софии заставляет собраться. Разжать сжатые в кулаки руки. Прикоснуться к пианино по новой. В конце концов, она точно знает, что прежде точно так же много раз пересиливала себя.
