Ева не расстроена и не злится. И это уже должно его радовать. Но чертов эгоизм не даёт довольствоваться малым.
«Он же такой, мать вашу, распрекрасный придурок, женился на ней — она должна радоваться!»
«Ага. Выкуси!»
Пока Титов думает, как скрыть своё разочарование, хладнокровие вдруг покидает Еву. Учащенно задышав, она отводит взгляд. Бледные щеки приобретают яркий пунцовый цвет.
— Адам, блин… — расстроенно или растроганно. Для него не понятно. — Я не помню, как все начиналось. Точно знаю, что плохо. Адам и Ева… Мы же нагрешили столько — на двоих слишком много…
— Плевать, — касается ладонью ее щеки. Пронзает взглядом, от которого у Евы ползут мурашки по коже. — Я за двоих заплачу. Не грузись сейчас.
— Ты… — дрожа, выдыхает и замирает.
Хочет сказать, что Адам взял на себя слишком много. Заполнил собой все. Приручил. Привязал. Сделал зависимой.
Это ненормально. И страшно. Но как без него? Да никак. Пока он не пришёл, даже уснуть не могла. Ждала.
Сползая в кольцо его рук, чувствует, как пылает в груди то самое ледяное сердце. Как оно стучит, наигрывая счастливый ритм.
Обнимает Титова впервые без опаски. Прижимается, скользя губами по его щеке.
— Ты — самый лучший.
В их перевёрнутом эгоистичном понимании. Не за благородство, доблесть и доброту присваивает ему это звание. Адам не гнушается ничем и никем, если хочет чего-то добиться. Но для Евы он жертвует всем.
С явными недостатками, склонностью к социальным нарушениям, наплевательским отношением к правилам всего человечества, прорывающейся жестокостью — друг для друга они самые лучшие.
И она его целует. Кружит голову в очередной раз. Обжигает. Но Титову давно уже не страшно. Он Евой уже отравлен.
Прижимает крепче. Вдыхает запах ее кожи. Жадно, как будто в первый раз, пробует ее на вкус и на ощупь.
Безгранично. Всю ее. Любит.
Теперь понимает, в этом деле медали и призовые места достаются не самым красивым и не самым идеальным.
Исключительным.
Она вошла в ту незарастающую брешь под его сердцем тем самым недостающим ребром.
Его Ева. Одна на свете. Его номер один.
Еще не знает, но Ева тоже готова сделать для него все. Все, чтобы он был счастлив.
Титов выступил один против целого города, поставив на Исаеву самое главное — свою жизнь, как ей после этого не удвоить его ставку?
Игры, тайны и притворство отходят на задний план.
Присягает ему на верность.
Это то, что раньше не удавалось получить никому. Теперь она, Титова, только за Адама.
Плевать на все и всех! Гори адским пламенем весь этот гребаный мир.
Глава 38
Ты здесь,
живешь во мне и для меня.
© С. Шуринс «Ты мое»
День семьдесят девятый.
Сложно не заметить, что появление Марины Станиславовны шокирует всех остальных Титовых, собравшихся для празднования нового года. Накал напряжения, и без того знакомого этой семье, мгновенно возрастает. Разговоры умолкают, взгляды становятся настороженными и частично недовольными.
Адам ведет себя отличительно грубо. Игнорируя взгляды обращенных к нему родственников, стоит у стойки и наливает в рюмку водки.
Ева невозмутимо хмыкает, меняя положение рук. И это единственное движение в той части комнаты. Даже Софи молча таращится на Адама, инстинктивно чувствуя витающую в воздухе нервозность.
Присмиренные до гробовой тишины неожиданными эмоциями, Титовы наблюдают за его неторопливыми движениями с растущим раздражением.
Адам окидывает взглядом остолбеневших родственников и саркастически замечает:
— What a strain[1]! Wow! Houston, we have a problem[2], - добивает тихим смехом. — И виной всему, как повелось, я. I’m so sorry[3], - ухмылка противоречит извинениям.
Опустошив рюмку одним глотком, на мгновение сцепляет зубы и смотрит в сторону. Выдыхает.
— Ну? Чего застыли? Для тех, у кого проблемы с памятью, и на случай, если годы не пощадили нашу гостью, — умышленно создает видимость того, что сам не помнит, как мать выглядела тринадцать лет назад, официально представляет: — Марина Титова, — хотя и дураку понятно — ее узнали. — Двигайтесь, — взмахивает рукой. — Движение — жизнь.
Софи вскакивает и, вытянув над головой руку, как супермен, несется через комнату. Накладные розовые волосы неестественно подпрыгивают на ее плечах.
— Очень-очень грубо, парень. Очень, — подобрав челюсть, негодующе отчитывает племянника Диана. Но на самом деле Адам ей благодарен за то, что она забивает тишину своим голосом. Пока он переводит дыхание, она уже подхватывает Марину Станиславовну под локоть. — Вы прекрасно выглядите.
— Спасибо, — машинально благодарит женщина. — Вы тоже.
— Меня зовут Диана, я жена Марка. А эта маленькая неугомонная девочка — наша дочь.
— Чудесная девочка, — на взволнованном лице Марины, наконец, появляется улыбка. Сжимая ладонь на плече хмурого худощавого мальчика, представляет: — Мой сын — Герман.
— Привет, Герман, — расталкивая всех, выступает София.
Протягивая мальчику пульт от телевизора, она подталкивает его к дивану.
— Так как ты наш гость, можешь выбирать, что мы будем смотреть, пока взрослые меряются сосисками…
— Боже мой, Со! Что за выражения?
— Адам сказал, так говорить можно. Сосиска — не ругательное слово.
Стрельнув в сторону ухмыляющегося племянника недовольным взглядом, Диана сурово смотрит на дочь.
— Да, но в данном контексте оно подразумевает ругательство.
— Адам говорит, это проблемы того, кто слушает, а не того, кто говорит. Я не имела в виду ничего такого… — заявляет девочка, состроив ангельское личико.
— Так, все! — восклицает нервозно Диана. — Просто не говори так.
— Почему это? — с деланным непониманием спрашивает Софи, отлично понимая, что в эту минуту у матери не найдется разумных аргументов.
— Со… Сейчас не время. Потом.
Герман останавливает выбор на прыгающих, как заведенные, коротконогих существах, имеющих себя викингами. На некоторое мгновение их спор о том, как решить возникший в поселении кризис заполняет все пространство. У Евы закладывает в ушах от воинственных кличей и фонового шума мультика, пока Терентий Дмитриевич не убавляет громкость. Прокашлявшись, он бормочет какое-то приветствие и предлагает бывшей жене вина.
Но хохот Марка Дмитриевича снова вгоняет всех в ступор и краски.
