На Титове надеты только спортивные брюки, и никакое смущение не способно удержать Еву от того, чтобы разглядывать его. Татуировки и надписи, которые покрывают его кожу, не кажутся ей общедоступными. Но Адам выставляет их напоказ, не заботясь о том, что кого-то они способны шокировать.
Кроме того, Еву волнует взгляд Титова. Он смотрит на нее так, словно она самое интересное и самое лучшее, что он видел. При этом Адам, очевидно, все еще считает ее недосягаемой, потому как только его взгляд не имеет фильтров и барьеров. Он горит невысказанным соблазном и голодом.
Радостное возбуждение и безумное предвкушение стягивают желудок Евы в тугой подрагивающий узел. Но она улыбается, мало заботясь о том, что Адам заметит ее смущение.
Усевшись рядом, Титов протягивает ей небольшую квадратную коробку в малиновой упаковке.
— Я не в курсе, что ты не любишь розовый, — тихо говорит. Он-то всегда думает о ее губах малинового цвета. — Нужно было узнать у Рапунцель.
— Это же просто обертка. Кроме того, как я уже сказала раньше, сейчас не думаю, что розовый цвет раздражающий.
Хотя теперь она помнит, как не единожды говорила подобное Захаре.
Приступив к распаковке, поражается тому, сколько усилий требуется, чтобы отделить от розовой бумаги огромный серебристый бант.
— Девушка в отделе упаковки слегка перестаралась, — хмуро замечает Адам.
Прикусив нижнюю губу, Ева нетерпеливо улыбается и, наконец, срывает бумагу.
— Хорошо, что я твой подарок не стала упаковывать.
Брови Титова приподнимаются. Но он не собирается что-либо ей отвечать. Напряженно следит за реакцией Евы.
Адам уверен, что у Исаевой за восемнадцать лет было множество драгоценных украшений. Поэтому, выбирая для нее подарок, ориентировался не на стоимость и сочетание металлов. Выбрал обыкновенный браслет, плетенный из белого золота, и семь крошечных подвесок к нему. Буквы «Е» и «Т», яблоко, сердце, морской якорь, крылья и крестик.
Глаза девушки загораются неподдельным восторгом, и для Титова это значит намного больше, чем «спасибо», которое она произносит привычно прохладным тоном.
Подарок, который Ева приготовила для него, действительно не упакован. Она достает прямо из тумбочки толстый серебряный жгут с внушительным распятием и вручает ему.
— Я вспомнила, что у тебя, — нервно заправляет за ухо волосы. — У тебя был кожаный шнурок с металлическим жетоном. Он остался у меня, — не уточняет того, что помнит и то, как сорвала подвеску у Титова с шеи. — Я подумала, будет неплохо, если у тебя появится что-то от меня.
Он молча разглядывает тяжёлое плетение, и Ева начинает волноваться, думая о том, что, возможно, ее подарок кажется слишком религиозным. Она же даже не знает, как Адам относится к религии. Он запросто может быть атеистом.
— Тебе не нравится?
Поднимая голову, Титов сражает Еву потрясающей улыбкой. При виде которой у нее по телу бегут мурашки.
Адам красив. Настолько красив, что дыхание перехватывает от восторга.
— Нравится, — приближаясь, отвечает он.
Прижимает ладонь к ее затылку, касаясь улыбающимися губами ее губ. И ей тоже хочется улыбаться.
Это она и делает.
«Аномальная: Счастлив?
Джокер: Я не знаю, как это.
Аномальная: Я покажу тебе.
Джокер: Ты сама не знаешь, как это.
Аномальная: Вот вместе и выясним».
Счастливы. Безмерно от одной только возможности видеть друг друга. Не прекращая улыбаться, целоваться. И касаться. Сходить с ума от дрожи, которая идёт по коже. Чувствовать и видеть ошеломительные реакции своих тел. Теряться в буйном пламени страсти, которая проходит по нервным окончаниям, задавая и воспаляя каждый микроскопический нейрон. Чувствовать и слышать оглушительный стук сердец друг друга. Стремиться к полному телесному контакту.
— Адам…
— Эва…
— Останешься? Останься, — частит дыханием. — Пожалуйста.
— Да, — выдыхает он. — Да, останусь.
— Я соскучилась.
Титов смеется.
— Мы виделись двадцать минут назад.
— Это не то. Совсем не то. Когда мы вдвоем, ты только мой.
— Я круглосуточно, всегда твой.
— Не так…
Проводит руками по его крепким плечам. Целует напористо и смело, потому как чувствует, что ему нравится именно так. И ей самой очень нравится.
Порывисто отстранившись, смотрит ему в глаза и чего-то ждет. Сама слабо понимает, чего именно. Только Титов не торопится с собственными выводами. Вот же она глазами все ясно сказала: зеленый свет.
А он молчит и не шевелится. Только смотрит так… Сердце обрывается и теряется где-то там, ниже плинтуса.
Пульс шарахает по вене, словно сумасшедший. А в воздухе разливается горячее напряжение и катастрофическая неловкость.
Набравшись смелости, снова тянется к Титову. Он целует, но как-то слишком мягко. Не то. Не так. Кусает его, несильно. Больше с провокацией. Рассчитывая, что он перестанет держать эту невыносимую дистанцию.
Но Адам-то не знает всего, что она чувствует. Он не знает даже того, что она воскресила большую часть своих воспоминаний о нем.
И… она снова его кусает. Напрашивается.
«Ну же, Адам! Я же знаю: ты не святоша…»
— Адам…
— Чего ты хочешь, Эва? — хрипло выдыхает.
И этот шепот обжигает больше, чем его мягкие поцелуи. Столько в нем силы, голода и бесшабашности.
Ей хочется чувствовать Титова всем своим телом. Каждой клеткой. Ей необходима безграничная близость с ним.
— Тебя. Я хочу тебя.
Глава 44
Он снова молчит. Сплетает их пальцы. Сильно сжимает и, склонив голову вниз, шумно выдыхает.
А у Евы горячие волны по телу идут. И в трусиках становится горячо и мокро.
Эти ощущения хорошо ей знакомы. И даже сама ситуация, в целом, когда она инициатор.
— Знаешь… я…
Она не слушает. У нее в ушах вата и гул странный. Не до разговоров.
Скользнув руками к пуговицам пижамы, ловко и быстро свобождает их из петель.
— Подожди, — тяжело шепчет Титов.
Останавливает суматошные движения ее пальцев, едва в отвороте показываются молочно-белые холмики девичьей груди.
«— Подожди…
Физически ее тело все еще сопротивляется. Она чувствует дрожь и боль, хотя Адам уже миновал этот дурацкий девственный барьер.
— Нет… Адам, не отпускай…
