— Что происходит, Адам? Я не знаю, что происходит…
Он знает.
— Ева…
Но не может озвучить.
— Адам…
Все изменилось. И обратной дороги, кажется, нет. Играя в свою жестокую игру, они слишком увлеклись. Далеко забрели. Потеряли ориентиры и защитные средства.
Как назад теперь? Где обратная дорогая?
Осознание обрушивается на Титова, как бурная штормовая волна. Размывает внутри него браваду, категоричность, самоуверенность и хладнокровие. Все, из чего он годами черпал силы. Не оставляет ни единой щепки, за которую пришлось бы ухватится и удержать равновесие.
Падает. Летит вниз. В ту пропасть, что готовил только для Евы.
— Адам, у меня кружится голова, — цепляется за его плечи. И шокирует их обоих признанием. — Мне очень страшно. Сейчас мне очень-очень страшно.
Бережно сжимая ее лицо руками, Титов трется о ее щеку губами. Тяжело выдыхает. Сжимает челюсти. Шумно вдыхает.
— Тайм-аут, Ева? Без записи.
Она качает головой, сопротивляясь. Но тянется к нему губами. Прижимается, передавая дрожь своего тела. Обхватывает его шею рукой, повисая на нем.
И дрожит, дрожит, дрожит…
Под кожей Адама тоже начинают дрожать мышцы. Ева стягивает с его плеч куртку. А он, подхватывая под ягодицы, приподнимает ее над полом и несет к кровати.
Опускает на спину. Убирает со щеки прядь волос. И целует, вкладывая в эту ласку все свои чувства.
Это так странно…
Это не та страсть, что кричала в них в лесу. Сейчас это болезненная медлительность и страх нарушить образовавшийся баланс. Потребность не взять. А напротив, отдать. Показать свои чувства. Выплеснуть, в отчаянной надежде, что они уйдут, не оставив за собой и следа.
Раздевают друг друга и скользят по коже дрожащими руками. Соприкасаются обнаженными телами. Шипят и стонут. Целуются без свирепости и крови. Тягуче. Сладостнее. И больнее.
За грудными клетками горит то непонятное чувство, которого они оба в эту минуту очень боятся. И от которого они совместными усилиями пытаются избавиться.
Титов ведет руками вверх по выступающим девичьим ребрам. Накрывает ладонями полушария груди. Исследует ее и ласкает, мягко сжимая. Упивается стонами и всхлипами Евы. Целует, глотая ее разорванное дыхание.
Скользит по ее коже губами и языком. Всасывает. Лижет. Неторопливо изучает.
«Ева…»
Нежность не присуща характеру Адама, но сейчас — его губы и руки знают, как ее ласкать. Это знание идет изнутри него бесперебойным сигналом и перекрывает все остальные импульсы.
Осторожно толкается внутрь Евы и замирает. Хриплое дыхание смешивается. Губы соединяются в более требовательном и интенсивном поцелуе.
Так сладостно. Так больно.
Оказывается… Когда к похоти примешиваются чувства, возбуждение становится попросту непреодолимым.
Ева гладит его обнаженные плечи. Скользит пальчиками по напряженным мышцам, постанывая и вздыхая. Подает бедра навстречу, принимая его на всю длину.
Протяжно стонут.
— Адам…
— Эва…
— Пожалуйста…
— Да, Ева… Да…
Двигается. Медленно. Плавно. Невыносимо растягивая напряжение.
— Ты… только со мной, Ева?
— Только с тобой, Адам…
Титов делает глубокий вдох. Его сердце странным образом расширяется и заполняет собой всю грудную клетку, вытесняя легкие и не позволяя сделать вдох.
Руки следуют к ее животу, в котором собралась их влага. По бедру к коленям. Поднимают их выше, раздвигая бедра чуть шире.
Ева стонет, чувствуя себя необычайно уязвимой. Но не прячется. Позволяет Адаму господствовать. Ведет рукой по его груди вниз. К животу. Восторгается, когда его твердые мышцы сводит волнение. Касается паха, но дальше последовать не успевает. Титов, хрипло вздыхая, ловит ее ладонь.
Заводит руки ей за голову, и Ева, выгибая спину, подается ближе к его груди. Льнет, пока он не прижимается всем телом, придавливая ее к матрасу.
Наперекор всем внешним обстоятельствам, их близость — это не акт возмездия. Это столкновение оголенных чувств. Без масок.
Они ждут, что после станет легче. Но кульминация сексуального напряжения не приносит облегчения. В груди остается горячая тяжесть. Придавленные взрывом своих эмоций, долгое время молча лежат. Соприкасаясь обнаженными телами, слушают шум своего не усмиряющегося дыхания. Ждут, когда рядом окажется островок, на который можно будет спрыгнуть из потерпевшего крушение капера[1].
Только освобождения так и не происходит. Со всех сторон по-прежнему бушует соленое шумное море.
Адам уходит до рассвета. С неба сыпет снег, и температура воздуха опускается далеко за нулевую черту. Оглядывается, встречаясь с темнотой ее окон. Закусывает губу и втягивает носом морозный воздух. Но жар в груди не затухает. Горит.
Пробравшись по заднему двору за ряд высоких хозяйственных построек, хватается за каменные выступы в заборе и подтягивается на руках вверх. Перемахнув через ограждение, спрыгивает и направляется в конец улицы, где оставил свою машину.
Снег заметает следы. Не дает возвратиться.
Титов уходит, скрывая от внешнего мира, что его каменное сердце рухнуло в пропасть под ногами Евы и вдребезги разбилось.
«Отрезать? Как ее теперь отрезать?»
[1] Капер — частное морское судно, во время войны нападавшее на суда неприятеля с ведома или разрешения своего правительства, а также занимавшееся морским разбоем.
Глава 7
День пятьдесят шестой.
Титов все понимает. И держит свои чувства под контролем. Бесконечно переживая все моменты, что связаны с Евой, все еще глубоко ошеломленный происходящим, осознанно позволяет воспалительному процессу распространяться по организму. Его мышцы немеют, а кожа горит. Все тело ноет, словно после физической нагрузки. Но больше всего пугает этот неутихающий жар. В самом центре, за грудной клеткой.
Что, мать вашу, ему теперь делать?
Как найти решение? Существует ли оно?
После сказанного… Стопорится, не зная, как называть кровную родственницу. Мать отца для всех нормальных людей является бабушкой, но это существительное ломает не просто язык Адама. Оно у него не складывается даже мысленно.
Мария Иосифовна, пусть будет так. Она вскрыла все его гнойные раны. Рассказала то, что, возможно, Титову не следовало знать. Никогда.
Она предоставила ему выбор. Дала совет. Разложила все варианты.
Но, сколько бы он не думал об этом, принимать окончательное решение непросто.
