Ева не знает. Делает то, что кажется ей самым разумным в тот момент: резко меняет тему.
— А еще я видела содержимое той проклятой черной папки.
— Господи, зачем? Зачем ты туда полезла?
— Просто из любопытства. Ничто уже не способно заставить меня ненавидеть отца еще больше. Хотя, наверное, в «нулевых» вербовка секс-рабынь и их транспортировка через море в Турции меня бы шокировала, — в жестком тоне прорывается «старая» Ева.
Понимая, что она на взводе, Адам решает игнорировать то, как она умышленно хочет показаться прежней безнравственной и бессердечной гадиной.
Вот только, несомненно, его это бесит.
— Я, пожалуй, оставлю свои комментарии при себе, — со злым сарказмом отрезает он.
Мотнув головой, отворачивается. Снова подхватывает сигареты. Прикуривает, жадно втягивая сигаретный дым. Горькая смесь продирает горло и наполняет легкие, но облегчения не приносит. Не помогает.
— Кроме всего, ты быстро учишься, Адам. Ты уже шаришь в тех гребаных трехметровых таблицах, которые тебе присылает зам каждое утро по мейлу.
Раздраженно выдохнув густое сизое облако, Титов сердито сжимает челюсти и тушит в пепельнице едва початую сигарету.
— Не ругайся, — находит в себе силы, чтобы голос прозвучал ровно.
Поворачиваясь к жене, взглядом просит замолчать. Дать время ему перегореть.
Но это же Эва…
— Не указывай мне!
— Я не указывал, а попросил.
Словно нарочно испытывает его, пытаясь понять, будет ли он любить ее такой, как раньше? В действительности, это для него ничего не меняет. Но как ему ее успокоить? Как не сорваться с цепей самому?
Глава 62
Попытка взять жену за руку проваливается. Она выдергивает ладонь и пихает его в грудь.
— Отстань!
— Не делай так, Эва, — вполголоса произносит Адам, едва дыша от обуревающей нутро злости. Сцепляет зубы, когда она повторно отталкивает его. — Не пихайся.
— Не хочешь, чтобы я тебя пихала, не хватай меня!
— Черт возьми, ты — моя жена! — рявкает, выходя из себя. — Я имею право хватать тебя, — видя выражение лица Титовой, осознает, что движется не в ту сторону. Вздыхает и немедленно поправляет сам себя. — Не гони, Эва! Я не хватал, только попытался взять тебя за руку. За руку!
— Не имеет значения! Я рассержена. Значит, не трогай меня. Я не люблю этого. Не надо…
— Эва, — мягкий тон Титова просачивается сквозь ссадины и шрамы. До краев заполняет истерзанную душу.
Дает надежду. Просит вернуться. Дышать.
А Ева так устала от этих взлетов и падений.
— Зачем это тебе, Адам? Признай, что поторопился. Я пойму. Я не сломаюсь. Обещаю. Ты не обязан… Не обязан тянуть все это на себе. Теперь все хорошо. Я сама могу, — однако голос ее обрывается на последнем утверждении.
Не может. Отталкивая его, хочет уйти. Сбежать.
Забиться в раковину. Обнажить все свои раны. Страдать и плакать.
— Что ты несешь, Эва? Я ни о чем не жалею. Ты моя. Понимаешь, девочка? Ты всегда была моей. Всегда. Была и будешь.
— Лучше не надо. Я… — голос срывается, и ей приходится сжать зубы до скрипа, чтобы не разрыдаться навзрыд. — Я — не лучшая компания, если на всю жизнь. Ужасная.
— Закрой рот, Ева. Замри. Помолчи.
Тяжело выдохнув, Титов, запрокидывая голову, смотрит в потолок. Пытается выровнять частое дыхание и взять себя в руки. Найти слова, которые помогут вернуть мозг Евы в рациональное положение.
Что ж, он знал, что момент прорыва эмоций настанет, но самоуверенно решил, что убедить ее в стабильности своих чувств особого труда не составит. Пусть они молоды и неопытны в семейных отношениях, то, что они уже успели вместе пройти за те сто с лишним дней, намотало в их жизнях запредельный пробег.
Горячее и нетерпеливое чувство взрывается у Адама в груди, когда слуха достигают удаляющиеся шаги.
Она, бл*дь, просто уходит!
«Совсем озверела, что ли?»
— Куда собралась? — не сдерживаясь, орет вдогонку.
Под прочным мышечно-костным панцирем так хр*ново — дышать не может. Равновесие моментально на ноль.
— Куда надо!
У Титова зрение плывет.
— Вернись сейчас же!
Она поворачивается лишь затем, чтобы выкрикнуть все еще странным злым и одновременно расстроенным тоном:
— На всякий случай, чтобы ты не надумал ничего дурного: я люблю тебя, Титов. Всегда буду.
— Пи*дец, какое умилительное признание! Сердце из груди вылетает!
— Корвалол прими! Не страдай долго.
— Сюда, мать твою, иди!
Чувствуя, как Ева опрометчиво разрывает их на прежние равнозначные половины, наступает на горло своей гордости. Скрипнув зубами, нагоняет, не давая выйти за дверь. Разворачивая, притискивает к глянцевой поверхности.
— Что ж ты такая бесячая? У тебя месячные, что ли?
Лицо Титовой перекашивает.
— При чем здесь это? Даже если бы и так — тебя не касается!
— Еще как касается! Так начались или нет?
— Нет!
То, что у Евы не наступает менструация, заметил Адам. Она же долгое время врала об этом, отвечая на стандартные вопросы врачей. Но Титов настоял на полном комплексном обследовании, в ходе которого ей поставили диагноз вторичной гипоталамической аменореи[1]. Месячных у Евы не было уже больше восьми месяцев. Ранее разрыв между циклами у нее тоже стабильно случался, но не был таким критическим. Сейчас же девушка начала проходить заместительную гормональную терапию. Следила за своим питанием, что означало прием пищи по расписанию, даже когда аппетита не было. И опять же психовала, так как быстрого эффекта не случилось.
— Отпусти немедленно! Ты достал меня, Титов! Видеть тебя сейчас не могу. Отвали!
Его бесшабашная Эва струсила, разозлилась и забыла про человечность! Поджав хвост, собралась умирать в одиночестве. Обязательно в муках и страданиях.
— Ни хр*на, дорогая! Никуда ты уже не уйдешь! Умирать тоже вместе будем.
— Я сказала, пусти! Мне вообще твои шутки не смешны в эту секунду, но, так и быть, позовешь, когда умирать соберешься.
— Ни хр*на, русалочка!
Сверкнув черными яркими омутами, Ева цедит Титову буквально сквозь зубы:
— Не драконь меня еще больше! Я, блин, тебе не русалочка! Мать твою!
А его можно, значит, драконить? Провоцировать? Испытывать, с*ка, его гребаную нервную систему? Расчленять на куски? Вытряхивать все эти чертовы эмоции?
