– Еще бы. – Согласилась я, опускаясь на стул. – Мы с тобой пять часов на карачках оттирали квартиру! Уверена, за это время можно было сделать полноценный ремонт той же квадратуры.
– Мм, вкусно! – С удивлением сообщил Алекс.
И накинулся на дедовы макароны с удвоенной силой.
– Рада, что тебе нравится. – Заметила я, пряча улыбку.
Пару минут мы ели в тишине, затем Алекс спросил:
– А кем работал Семен Аркадьич до выхода на пенсию?
– Военным. Пограничником. – Ответила я. – Отсюда и строгость, и недоверчивость к чужакам. Ну, в смысле… – Тут же поправилась. – К тем, кого он еще не принял официально в семью. Мы же с тобой… ну, ты понимаешь. Свои отношения не оформили, а уже вместе живем. Не по уставу. Дед – человек старшего поколения, они себе подобное во времена их молодости не позволяли.
– А, ясно. – Сказал Алекс.
Он уже умял все макароны и теперь глазел по сторонам.
– Добавки? – Спросила я.
– Да. – Закивал он. – А я сижу и думаю, как же подозвать официанта! То есть… – Алекс потряс головой. – Что это я…
– То есть, вам повторить? – Игриво спросила я, поднимаясь со стула.
– Да, пожалуйста. – Благодарно кивнул он.
Я накидала еще макарон в его тарелку и элегантно подала на стол.
– Спасибо.
– Приятного аппетита. – Подыграла ему.
– А ты кем работаешь? – Вдруг спросил Алекс.
– В журнале-то? – Я пожала плечами. – Продюсером. – Прожевала еду, проглотила и добавила: – Вообще, раньше эта должность называлась coffee lady: девчонка, которая следит за реквизитом, организовывает съемки, договаривается, обзванивает сотрудников, контролирует все процессы в модном отделе, а если нужно – разносит кофе. Кажется, было бы справедливее назвать меня девчонкой на побегушках. Или разнорабочей. Но я не обижаюсь. Продюсер звучит приятнее. Многие редакторы начинали с того же. Это как… испытательный срок.
– И долго ты трудишься на этой должности?
– Хм… года два.
– Твой испытательный срок затянулся. – Задумчиво сказал Алекс.
– Похоже на то. – С грустью согласилась я. – Но в нашей индустрии кризис. Из-за пандемии, и вообще. Тиражи сокращаются, люди меньше читают. Вообще-то, мне повезло, что не осталась совсем без работы: после реструктуризации половину сотрудников уволили, и журнал взял курс на развитие digital-версии.
– И какие у тебя сейчас перспективы? – Его темные глаза прищурились, на веках обозначились мелкие морщинки.
Надо признаться, они только добавляли сексуальности Алексу.
– Никаких, если честно. – Нервно хихикнула я. – Пока мне доверяют организационные вопросы, я не пишу статьи. А пока я не пишу статьи о моде, никто даже не рассматривает меня на должность обозревателя. Замкнутый круг.
– Но ты же мечтаешь о чем-то? Планируешь что-то? – Не отставал он. – Нужно думать о карьере. О будущем. Делать что-то, чтобы тебя заметили.
Я отставила вилку в сторону.
– Раньше ты говорил мне то же самое.
«Не самые красивые хороши в карьере», – повторил голосом Алекса мой внутренний голос.
– Серьезно? – Оживился он.
– Почти. – Я опустила взгляд и вернулась к еде.
– Значит, я верен себе. – Довольно сказал Алекс. – Приятно знать, что я тебя поддерживал.
Я подняла глаза. Он искренне улыбался.
Глядя на его улыбку, мне хотелось улыбаться самой. И было что-то такое в его взгляде, чего Алекс не позволял себе раньше – какая-то открытость, честность. Словно он обнажил часть своей души, которую не показывал прежде. Ни мне, ни кому-либо постороннему.
Мы смотрели друг на друга секунд десять-двадцать, но и этого хватило, чтобы я почувствовала нарастающую неловкость. Мне пришлось отвести глаза, боясь, что он тоже отыщет в моем взгляде что-то такое, что я скрывала от него раньше. Или скрываю сейчас. Я сама себя не понимала, и мне не хотелось, чтобы Алекс разгадал мои чувства быстрее, чем я сама докопаюсь до их сути.
– А чем это воняет? – Раздался мамин голос из прихожей.
Щелкнула дверь.
– Мама вернулась. – Усмехнулась я. – Кто ей скажет про краску?
– Мы можем свалить все на Тумака? – Улыбнулся Алекс.
– Разумеется.
«Боже, его улыбки делали со мной невообразимое».
Но была существенная разница между Алексом прежним и Алексом нынешним.
Самовлюбленность Алекса прежнего не позволяла ему раздаривать эти улыбки налево и направо. И каждая улыбка, как боеголовка с ядерным содержимым, была начинена отравляющим снисхождением и холодным чувством собственного превосходства – она была горячей снаружи и ледяной внутри. Производила эффект мощного взрыва, но оставляла после себя ощущение пустоты.
А Алекс нынешний щедро начинял свои улыбки теплом. Настоящим, человеческим. Таким, что, едва коснувшись кожи, мгновенно наполняло тебя изнутри и еще долго согревало.
Мне нравился этот новый Алекс.
И я думала об этом все чаще. Почти каждую минуту.
И каждую же минуту мне приходилось мысленно одергивать себя: он здесь для того, чтобы я могла ему мстить. Мстить!
– Поставлю чай. – Сказала я Алексу, пока мама копошилась в прихожей. Достала из холодильника пирожные и поставила на стол. – Твои любимые.
– Я люблю сладкое? – Как будто бы удивился он.
– Еще как! – Улыбнулась я.
В детстве он был толстым, а, значит, скоро моими стараниями станет похож на кита. «Посмотрим, кто потом полюбит тебя таким!»
Глава 23
Я проснулась от странного чувства.
Бывает такое, когда ты точно знаешь, что на тебя кто-то смотрит. Если в толпе не получается сразу определить, откуда на тебя направлен посторонний взгляд, то в укутанной тишиной комнате сделать это проще.
Я проснулась от ощущения, что за мной наблюдают.
Открыла глаза и резко встрепенулась. Алекс сидел на краю кровати и, наклонившись, внимательно разглядывал мою руку, лежащую на подушке.
– Который час? – Я потерла глаза.
– Шесть тридцать. – Ответил он шепотом.
– А ты чего так рано встал? – Спросила, оглядев его.
Он был слегка взъерошен, но уже одет в один из тех спортивных костюмов, что достались ему с плеча Сапожникова.
– Не спалось. – Признался Алекс. – Много мыслей.
– Мыслей? – Я приподнялась.
– Угу. – Его взгляд переместился на мою руку. – Вот, рассматривал кольцо.
Он аккуратно взял мою ладонь и приблизил к глазам. Камень в кольце его бабушки сверкнул гранями в лучах утреннего солнца, пробивающегося сквозь окно.
