От них и в самом деле не пьянеешь, а просто начинаешь себя
отлично чувствовать.
— Верно, — поддержал его я.
Мэрилин снова надела свои часики. Через одну-две секунды она
посмотрела на меня, затем на Розалинд, вытерла свое запястье салфеткой и
сказала:
— Ну, а разве мы не получаем удовольствия?
Начался второй акт представления. Мужчина, который
аккомпанировал, вышел в вечернем костюме и исполнил несколько танцев с
египтянкой. Стриптизерша показала публике танец с веером.
Снова зажегся свет, и Джо оказался около нас.
— Сколько здесь разных Джо? — спросил я у Мэрилин.
— Только один, а что?
— Мне кажется, их двое.
— Вы видите двух? — обеспокоенно спросил Хейл.
— Нет, я вижу одного, но второй, похоже, там у бара
смешивает напитки. Один человек не может оборачиваться с такой скоростью.
Джо посмотрел на меня с полуулыбкой на губах, выражавшей
независимость и некоторое презрение.
Хейл начал смеяться и смеялся все громче и громче.
Я испугался, как бы он не свалился со стула.
Мэрилин махнула рукой.
— Всем повторить то же самое!
Я резко отодвинул свой стул.
— Все, отправляюсь домой!
— Послушай, Дональд, но ты только что пришел! — попыталась
удержать меня Розалинд.
Я взял ее руку и задержал в своей достаточно надолго, для
того чтобы передать несколько долларовых бумажек.
— Извини, неважно себя чувствую. Последний стакан не пошел
мне на пользу.
Хейл разразился хохотом.
— Надо было заказать джин с кокой, — сказал он. — Этот
напиток можно пить всю ночь. Великолепная вещь.
Поднимает настроение, но не делает пьяным. Вы, молодежь,
слабаки! Другое дело — мы, верно, Мэрилин?
Он распустил губы в ухмылке, а под его блестевшими от
алкоголя глазами набрякли мешки.
Мэрилин протянула руку, мгновение подержала ее на руке Хейла
и отняла. Намочив в стакане с водой кончик салфетки, потерла свою кисть.
— До свидания всем! — сказал я.
Хейл взглянул на меня. На мгновение веселье исчезло с его
лица. Он хотел что-то сказать, затем передумал, повернулся к Мэрилин, снова
вспомнил о чем-то, повернулся ко мне и сказал:
— Это хитрая птица, Мэрилин, вы за ним последите!
— Какая птица, — спросила она, — не голубь?
— О нет, — ответил Хейл, пытаясь понять смысл ее замечания.
— Он сова. Знаете, этот парень — мудрая птица. Я всегда говорил, что он сова.
Мысль эта развеселила Хейла. Когда я выходил, он так
смеялся, что едва не задохнулся. По его щекам стали сбегать слезы.
Я вернулся в отель. Берта вернулась в Лос-Анджелес.
От нее пришла весьма в ее духе телеграмма:
«Что за идея раскапывать прошлогодний кроличий капкан? У нас
слишком короткие руки, чтобы добывать секретную информацию о давнишних
убийствах. Уголовные преступления в этом штате имеют срок давности — три года.
Что ты воображаешь о себе?»
Я пошел на телеграф и почувствовал себя достаточно хорошо,
чтобы отправить ей такой ответ, какой мне хотелось:
«Убийства не имеют срока давности. Хейл говорит, что я —
сова».
Послание я отправил с оплатой за счет получателя.
Глава 14
Я поднялся в семь часов, принял душ, побрился, позавтракал и
распаковал сумку, чтобы достать свой револьвер. Это было оружие 38-го калибра
из вороненой стали, в довольно хорошем состоянии. Сунув его в карман,
отправился вниз по Ройял-стрит к входу в многоквартирный дом, где должен был
находиться Хейл. Мне было интересно увидеть его похмелье.
Поднимаясь вверх по лестнице, я нарочно громко топал и в
дверь постучал отнюдь не тихо.
Хейл не отвечал. Тогда я забарабанил обоими кулаками и даже
пару раз ударил в дверь носком ботинка, чтобы обратить внимание возможно
большего числа свидетелей.
Хейл по-прежнему не отвечал. Достав из кармана второй ключ
от квартиры, я вставил его в замочную скважину и повернул. Хейла в квартире не
было.
Слегка смятая постель выглядела так, будто в ней находились
не больше часа.
Я прошел через спальню в гостиную и выглянул на балкон,
чтобы убедиться, нет ли адвоката там. Удостоверившись, что везде пусто, я
извлек из секретера ящик, наклонил секретер и вытряхнул содержимое из тайника
на дне: газетные вырезки и револьвер. Револьвер я положил в карман, а свой
сунул вместо него, привел секретер в порядок.
Был прекрасный теплый день, и улица внизу наполнялась
людьми, которые гуляли, наслаждаясь ласковым утренним солнцем.
Я в последний раз осмотрел квартиру, осторожно открыл дверь,
тихо затворил ее за собой и спустился по лестнице.
Во дворе я встретил цветную девушку.
Она улыбнулась мне и спросила:
— Этот мужчина уже встал?
Я заверил ее, что «этот мужчина» либо спит, либо его нет, сказал,
что я стучал в дверь, но так его и не добудился. Девушка пошла наверх, а я
вернулся в отель.
В моей ячейке для писем лежало уведомление о том, чтобы я
позвонил по номеру Локли 9746. Я отправился в телефонную будку, гадая, что бы
это могло быть — больница или тюрьма?
Это оказалось ни то, ни другое, ибо мне ответил бархатный
женский голос.
— Кто-то звонил от вас мистеру Лэму?
На другом конце провода рассмеялись:
— О да. Офис «Силкуэр импортейшн компани» вызывает
президента.
— Да что вы!
— Для вас телеграмма и письмо.
— Значит, бизнес начинает раскручиваться?
— Еще бы! Знаете, что произошло? Вы только послушайте. Мы
отправили два письма, напечатанных по форме, одно авиапочтой, и получили два
ответа, причем один из них телеграфный.
— Вот как надо составлять рекламные проспекты!
— Это результат отличной работы множительной техники! —
парировала мой выпад Этель Уэллс.
— Принимаю все к сведению и буду тотчас же.
Я взял такси и отправился в офис.
Этель Уэллс, казалось, действительно была рада меня видеть.
— Как дела сегодня утром? — спросил я.
