Все происходило в конце лета 1937 года.
Конечно, в тех случаях, когда нападению подвергалась
девушка, только одна из четырех обращалась в полицию. Обычно мужчины стараются
не допустить, чтобы их имя оказалось внесенным в полицейские анналы, то же
самое касается и женщин. Ставшие жертвами насилия женщины зачастую считают, что
жаловаться бессмысленно, и, кроме того, не хотят, чтобы касающиеся их факты
были опубликованы в печати.
— Ну и что Риксман? — спросил я.
— Это был тот, кого мы ловили, — ответил Рондлер. — Мы стали
следить за ним, и примерно на третью ночь он взял машину и поехал на одну из
площадок, где проводили время любовники. Припарковав машину, он прошел около
трехсот ярдов и стал ждать в темноте под деревом, где было удобно и темно. Мы
получили все, что нам требовалось. У нас была сотрудница полиции — следователь,
которая согласилась нам помочь. Мы схватили Риксмана на месте преступления.
Конечно, ребята слегка потрудились над ним, и, когда его доставили сюда, он уже
раскис. Сидел вон на том стуле и плел свою историю. Он мог вывернуться, но в
тот момент не сообразил этого. Позже, когда у него появился адвокат, Риксман
попытался разыграть ненормального, но это у него не получилось. Он рассказал,
что у него был очень хороший бинокль ночного видения. Риксман прятался в
темноте и рассматривал в него место, где обычно парковались машины. Изучив
сидевших в машине, выбирал жертву и совершал нападение. Три-четыре раза видел
полицейских, которые пытались разыграть парочку влюбленных, но, разгадав их
хитрость, ловко избежал ловушки. Обладая таким биноклем, он легко распознавал
обман и пережидал.
Он рассказал все. Не смог, конечно, припомнить все случаи
своих нападений, но поведал достаточно много.
Он не отрицал и стрельбу. Однако все время клялся, что
убийство Крейга не его рук дело. Некоторые не верили ему. Я верил. Не мог
понять, зачем ему врать, если он все равно своим признанием приговорил себя к
петле.
— Его повесили?
— Отправили в газовую камеру. К тому времени, когда ему был
вынесен смертный приговор, он стал хитрее, — продолжал Рондлер. — После того,
первого ночного допроса больше ничего не говорил. Стал слушаться адвоката, а
тот посоветовал ему замолчать. Они ссылались на ненормальность и пытались
придерживаться этой версии до самой казни, надеясь, что Риксмана помилуют. Но
лично я никогда не считал дело Крейга закрытым.
— А что ты обо всем этом думаешь?
— Ничего не думаю. У меня нет фактов, чтобы разобраться, но
скажу тебе, все могло быть.
— Как?
— Эта девица — Фенн — могла лишиться рассудка от любви к
нему. Она хотела, чтобы Крейг на ней женился, а он не соглашался. Перепробовала
все обычные трюки — не сработало. Он был влюблен в другую и собирался жениться.
Тогда она уговорила его поехать с ней в последний раз на прогулку, придумала
предлог, чтобы остановить машину, вылезти из нее и подойти к месту водителя.
Там она нажала курок, выбросила револьвер и с криками
бросилась на дорогу.
— Да, так могло быть, — согласился я.
— Большинство убийств, которые остаются нераскрытыми, именно
так и происходят. Все бывает так просто, что убийцу выгораживает любая версия.
В этих преступлениях нечего распутывать. Чем сложнее заранее разработанный
план, чем ухищреннее преступники стараются обойти закон, тем больше следов
оставляют — таких следов, о которых не подумали и которые спрятать нельзя.
Удачное преступление обычно совершает человек, у которого
одна нить. Он завязывает ее прочным, крепким узлом и затем уходит, бросая ее.
— А как с убийством Крейга? Какие-нибудь отпечатки пальцев
или что-либо другое, за что можно зацепиться? — спросил я.
— Абсолютно ничего, кроме описания, которое дала Роберта
Фенн.
— И что она рассказала?
Он открыл ящик стола, ухмыльнулся и сказал:
— Я только что перечитал это описание, сразу после того, как
мы получили сообщение из Нового Орлеана.
Девица сказала, что преступник среднего роста, в темном
костюме и пальто, фетровой шляпе и маске. Кроме того, она заметила, что на нем
не было перчаток и что когда он появился вначале, то заметно прихрамывал, а
когда убегал — уже не хромал. Черт знает что, а не показания!
— А ты сумел бы показать лучше, окажись на ее месте?
— Возможно, что и нет, — улыбнулся он, — но если стрелял не
Риксман, значит — она.
— Что заставляет тебя так думать?
— Да ведь это единственный случай нападения на парочку,
который не имеет объяснения. После ареста Риксмана нападения прекратились,
точно ножом отрезало. Если кто-то другой занялся бы такими же налетами, как
Риксман, мы столкнулись бы с подобными случаями.
Отодвинув свой стул, я сказал:
— Ты бы лучше закурил свою сигару, пока не сжевал ее до
конца.
И заметил, как брови его снова сдвинулись.
— Ты получил черт знает сколько информации, а взамен не дал
почти ничего.
— Возможно, я не могу предложить взамен многого.
— А может быть, можешь? Послушай, Дональд. Я хочу тебе
кое-что сказать.
— Говори.
— Если ты крутишь с этой женщиной, мы прижмем тебя к ногтю.
— С какой женщиной?
— С Робертой Фенн.
— А что с ней такое?
— Ее ищет полиция Нового Орлеана, и, поскольку сейчас так
сложились обстоятельства, мы тоже ищем ее.
— Что дальше?
— Если ты знаешь, где она, и прикрываешь ее, то получишь
сильный удар, хороший удар туда, где будет очень больно!
— О'кей, спасибо за намек, — сказал я и вышел.
Из телефонной будки в здании я позвонил в офис.
Берта Кул только что вошла. Я сказал ей, что буду не позже
чем через два часа. Она хотела узнать, что происходит, но я ответил, что не
могу обсуждать такие дела по телефону. И отправился в отель.
Роберта Фенн спала допоздна.
Я присел на край ее постели и сказал:
— Давай поговорим.
— О'кей.
— Этот Крейг. Что ты можешь о нем рассказать?
— Я с ним встречалась.
— Может быть, ты мечтала выйти за него замуж, а он не хотел
жениться?
— Нет.
— У тебя были какие-то осложнения?
— Нет.
— Ты знала, у кого он работает?
