— Я все слышу.
— На то и расчет, — парировала Рита, открывая дверь.
Арсений приветственно залопотал что-то: явно был рад приходу дяди. И когда тот успел ему понравиться? И, главное, чем?
Марк сдержанно улыбнулся ребенку, шагнул в коридор, наткнулся взглядом на коляску, стоявшую там в углу, и вдруг на его спокойное высокомерное лицо наползла тень осознания.
— О. Я совсем забыл. А ты…
Это было даже забавно. Слегка виноватый Рихтер. Редкая редкость, хоть в Кунсткамеру сдавай. Именно там же принимают всяких уродцев, да?
— А я, Рихтер, тащила и коляску, и ребенка. Потому что выбора у меня не было.
Рита не хотела жаловаться, но почему-то вышло именно так: жалобно и обвиняюще одновременно. Как будто она скандал мужу закатывает.
— Прости. Я забыл. Совсем из головы вылетело. Но ты могла ведь мне позвонить!
— А у меня что, есть твой номер? Откуда бы.
— Запиши! — Марк тут же схватился за телефон.
— У меня мобильник в сумке, — высокомерно ответила Рита. — И вообще мне сейчас не до этого. Надо ребенка умывать и укладывать спать.
Она подхватила Арсюшу на руки, едва не взвыв от того, как дернулись измученные мышцы, но удержала лицо и с утомленным видом вдовствующей королевы-матери направилась в сторону ванной.
В глубине души Рита надеялась, что Рихтер кинется за ней и продолжит извиняться, но он просто через некоторое время зашел в ванную, молча забрал Арсения, который с огромным удовольствием залез к нему на руки, и они ушли, оставив ее готовиться к предстоящему купанию.
— Ну хоть так, — пробормотала Рита себе под нос, набирая воду и измеряя ее специальным термометром. — С паршивой овцы, как говорится…
— Можно идти! — крикнула она, когда все было готово. В дверном проеме тут же возникли оба Рихтера — старший и младший. Лицо младшего было перепачкано чем-то темным, но выглядел Арсюша подозрительно довольным.
— Что это у тебя? — озабоченно проговорила Рита и потянулась, чтобы стереть грязь, но уже на полпути сообразила, что это такое. — Шоколад?! Рихтер, ты больной?!
— Я немного, — тут же оправдался Марк. А потом с интересом спросил: — А что, нельзя? Это киндер шоколад, он же вроде специально для детей.
— Шоколад можно с полутора лет, — мрачно сказала Рита.
— А ему сколько? — уточнил Марк.
— Одиннадцать, — сухо ответила она. — Месяцев, а не лет, если тебя это интересует.
— Очень смешно.
— Когда Марта узнает, что ты дал Арсению шоколад, поверь: тебе будет не до смеха. А если у него вылезет сыпь какая-нибудь, то, Рихтер, мои тебе соболезнования. И пусть земля тебе будет землей.
Он хмыкнул.
— По-моему, вы обе слишком серьезно ко всему относитесь. От маленького кусочка шоколада еще никто не умер. Ладно, держи мелкого. Я пойду кофе выпью.
Рита растерянно заморгала, принимая чумазого Арсюшу. Черт, она была уверена, что Рихтер останется и поможет с купанием. Ну он же вроде как виноватым себя чувствовал, нет?
— Могу идти? — повторил он, не дождавшись ответа.
— Нет!
Рита не собиралась его ни о чем просить, но безопасность ребенка, как ни крути, была на первом месте. Придется. Хоть и слова жгут горло.
— Мне нужна помощь с купанием.
— Что я должен делать? — спокойно уточнил Марк.
— Не знаю, — дернула плечом Рита, нервно кусая губы. — Ну, наверное, следить вместе со мной, чтобы ребенок не утонул.
— А он может?
— Конечно, может! — зашипела Рита. — Посмотри, как там много воды. А он маленький совсем.
— А до этого ты его как купала?
— Никак. Просто под краном мыла, и все.
— Ну у Марты же за одиннадцать месяцев мелкий не утонул. — Марк был настроен оптимистично. — Значит, и у нас не должен.
Риту царапнуло от этого невзначай сказанного «нас». Возникло безотчетное раздражение. Нет никакого «мы». Есть отдельно она, и отдельно Рихтер. И никак иначе.
— Следи внимательно, — повторила она. И начала раздевать малыша. Тот пищал от радости ультразвуком, точно дельфин, которого долго держали взаперти и наконец выпустили в море. Марк осторожно опустил Арсения в ванну, он бодро уселся и стал шлепать ладошками по воде, восторженно взвизгивая каждый раз, когда брызги прилетали ему в лицо.
— По-моему, он не торопится тонуть, — насмешливо заметил Марк.
— Ой помолчи, а? Я просто перестраховывалась.
Рита подошла ближе, взяла леечку и стала лить воду Арсюше на руки. Он сначала завороженно на это смотрел, а потом подполз и стал ловить струйки воды ртом, уморительно его раззевая, точно птенец. Рита рассмеялась, набрала еще воды и повторила.
И вдруг за спиной раздался неожиданный звук. Мягкий, чуть хрипловатый смех, который тут же попытались сдержать.
Рита изумленно обернулась.
Рихтер смеется? Эта скала? Этот каменный истукан?
Он не успел спрятать улыбку, и она сказочно преобразила его лицо. Жесткие черты смягчились, в ярких голубых глазах мерцал смех, и Рихтер выглядел… красивым. Черт его подери, очень красивым.
Они столкнулись взглядами, на секунду растерялись, а потом оба, как по команде отвернулись.
— Забавный он. — Откашлявшись, сказал Марк.
— Да. — Рита отчего-то чувствовала себя смущенной. — Я помою ему голову, последи, чтобы он не упал, хорошо?
— Хорошо.
Рита осторожно смачивала водой светлый пух на голове недовольного Арсюши, намыливала его специальным детским шампунем (стоящим раза в два больше, чем Ритин) и чувствовала спиной взгляд Рихтера.
— Я еще раз прошу прощения, что забыл про коляску и тебе пришлось одной нести ее наверх, — вдруг сказал он.
— Отработаешь, — фыркнула Рита, с неудовольствием заметив в своем голосе игривые нотки. Еще не хватало! И чтобы Рихтер не подумал что-нибудь не то, она поспешно добавила: — Встанешь ночью покормить ребенка.
Ответом было ошарашенное молчание.
— А во сколько надо встать? — наконец обрел Марк дар речи.
— Как заплачет, так и надо, — высокомерно бросила Рита, а потом, сжалившись, добавила: — Чаще всего это около трех ночи.
— И что надо делать? — угрюмо спросил Марк.
— Я все покажу и расскажу, — ослепительно улыбнулась Рита. Господи, неужели она наконец поспит? Ну хоть одну ночь?!
Но надеждам суждено было остаться надеждами. Рита проснулась от хныканья Арсения. И хотя легла она в спальне Марты, это голодное маленькое существо было слышно и тут.
— Сейчас, сейчас, мой хороший, — пробормотала сонная Рита и потащилась в детскую. И уже в коридоре вдруг поняла: а какого фига она-то встаёт?
