— Вместо меня, ты сказал?
— Вместо вас, — подтвердил Зеркон.
Аэций едва сдержался от бранного слова. Так вот зачем его вызвали в Равенну. Отстранить от командования армией?
— О, не беспокойтесь. У них ничего не выйдет, — с угодливой уверенностью проговорил Зеркон, склонившись так низко, что, казалось, вот-вот переломится горб. — Бонифатий всего лишь обычный смертный, а вы — само божество и никому не уступите своей власти.
— С чего ты называешь меня божеством? — рассеянно произнес Аэций.
— До сих пор вы не проиграли ни одного сражения, — ответил карлик. — Такая удача доступна только богам. К тому же смертельная рана, которую вы сумели вылечить…
— Перестань. Ничего я не вылечил. Это всего лишь слухи, — оборвал его Аэций.
Однажды он действительно был на волосок от гибели. Армейские лекари единодушно решили, что с таким ранением не проживет и нескольких дней, и тогда он решил проверить, правду ли говорила старуха-видья, уверявшая, что богами ему дано излечивать любую болезнь и любую рану даже обычной водой из ручья. Каждому, кого приводил Ульдин, она называла особый врожденный дар, что позволит добиться признания и любви. «Люди полюбят тебя, если станешь лекарем, но лечение отберет у тебя военную силу», — предупредила старая видья. — «Твоя рука ослабеет и не сможет держать оружие». Аэций не хотел становиться лекарем. Он ответил, что для воина — это не дар, а проклятье, и с тех пор никогда не лечился сам. Однако теперь, когда оказался при смерти, многое увиделось ему в новом свете. Какая разница, что рука ослабеет, если всё равно умирать?
Невдалеке от палаток походного лагеря протекал довольно широкий ручей. Вода в нем бурлила и пенилась, но как только сходила пена, поверхность становилась прозрачной и серебрилась от лунного света. По просьбе Аэция его раздели до пояса и положили в ручей, чтобы рана на груди погрузилась в студеную воду. Он не знал ни лечебных молитв, ни лечебного заклинания, и заговаривал рану простыми словами, которые приходили на ум. От холода его тело сотрясала крупная дрожь. Дыхание вырывалось с хрипом. А боль, которую прежде невозможно было терпеть, куда-то исчезла. Замерзла, видимо, вместе с кожей.
После этого рана затянулась. Как и предупреждала старая видья, от лечения в руке появилась слабость. Но к счастью это была левая рука…
— Ничего чудесного там не было, — сказал Аэций, оторвавшись от промелькнувших воспоминаний. — Рана слегка загноилась. Промыл её водой из ручья и всё.
— … Хм, жаль, — разочарованно промямлил карлик. — А я уж хотел как следует расспросить. Думал, вызнаю какой-нибудь особенный лекарский секрет. Пригодилось бы для лечения любимых племянников.
Видимо он болтал об этом лишь для того, чтобы напомнить Аэцию о сыновьях.
— Ах, вот ты о чем… На возьми. — Аэций отвязал от пояса увесистый кожаный мешочек, в котором звякнуло золото, и отдал горбуну.
— О, благодарю, благодарю. Неужели вы отдаете всё? Оставьте и себе немного, — затараторил тот.
Аэций против воли улыбнулся. Пройдоха Зеркон умел пошутить так тонко, что невозможно было понять, когда он перестает говорить серьезно и начинает ёрничать.
— Здесь надолго хватит и тебе, и твоим… племянникам, — многозначительно произнес Аэций, избегая даже наедине с Зерконом называть сыновей своими детьми.
— Я понял, понял. Племянникам, — подхватил Зеркон. — Не хотите ли их проведать? Они постоянно спрашивают о вас.
На пути сюда Аэций как раз раздумывал о том, что пора их проведать. Последний раз он видел своих сыновей, когда приезжал в Равенну несколько лет назад. Да и то лишь издали. Хотел убедиться собственными глазами, что один из них похож на него, а другой — на мать. В этом его горячо заверял Зеркон, отвергавший малейшее участие в их рождении преславутого злого духа. В Равенне никто и подумать не мог, что двое племянников забавного карлика — дети магистра армии. Да и сами они об этом ничего не знали. Зеркон называл их отца обычным легионером, который находится в Галлии и не может приехать, пока не закончится служба. Раньше они не задавали вопросов, и если теперь задают, значит, оба достаточно повзрослели и скоро поймут, что в истории, рассказанной их дядькой, что-то не так, иначе «обычный» легионер давно бы повысился в звании.
— Я повидаюсь с детьми, как только улажу дела, — обнадежил Зеркона Аэций, но точную дату называть не стал. Сыновья подождут, подумал он. Под вопросом стояла должность магистра армии. Аэций не сбирался отдавать её Бонифатию.
— С ними всё в порядке? — спросил о детях.
— О, более чем, — ответил карлик. — Вымахали ростом, особенно старший. Да, вот именно старший. Прекрасный благоразумный юноша. Учителя́ математики и философии от него в восторге.
За старшего они сговорились выдавать того из детей, кто от рождения был крупнее и походил на отца.
— А младший? — спросил Аэций про второго сына, походившего больше на мать.
Зеркон отчего-то замялся.
— У младшего успехи скромнее. Слишком задирист. Особенно с теми, кто повзрослее. Ни одна потасовка не обходится без его участия, но учитель фехтования весьма доволен.
— Найми другого. Пусть отучит его задираться по пустякам, — сказал Аэций.
— Вашего сына не отучат от этого даже боги, — любезно возразил Зеркон. — Я только и успеваю расплачиваться за тумаки, которые он раздает направо и налево.
Аэций сунул карлику еще несколько монет теперь уже из другого мешочка.
На этом они расстались.
Покинув усыпальницу, Аэций направился в гавань, намереваясь немедленно отплыть в Аримин. После того, что услышал, он почувствовал горячее желание посетить торжество, на которое его позабыли пригласить.
Часть 4. Поединок
Аримин. Приморское побережье. День спустя
В согретом ласковым солнечным светом, овеянном солеными ветрами Аримине готовились встретить нового магистра армии не менее пышно, чем до этого встречали в Риме, куда Бонифатий прибыл с северного побережья Африки. При въезде в город в каменном портике древнего храма, оборудовали величественную приемную залу. Внесли в неё статуи древних героев. Внешнюю колоннаду украсили розами и гирляндами из дубовых листьев. В виду вечернего времени зажгли светильники, источавшие вместе с запахом гари удушливый аромат благовоний.
Возле парадного входа в портик толпилась ариминская знать. Среди тех, кто стоял впереди, было много сановников в изысканных одеяниях. А за спинами тех, кто стоял позади, виднелись высокие пики стражников, не пропускавших никого постороннего. Дорогу к портику, по которой должен был пройти Бонифатий, устлали коврами.
И вот он наконец появился в сопровождении свиты телохранителей.
Об этом возвестили двое юных спатариев в коротких алых накидках. В руке у каждого было по факелу. Следуя по ковровой дороге, спатарии попеременно выкрикивали имя нового магистра армии и, вторя им, стоявшие сбоку рукоплескали и кричали: «Аве!»
