Как и все вандалки Пелагея живо интересовалась делами мужа и старалась во всем угодить. Одного не могла — родить ему сына. Мучилась мыслями о бесплодии и хотела быстрее поехать в Маргус, надеясь, что травники вылечат и её.
Однако по непонятной причине поездку всё откладывали и откладывали. Пелагея не задавала вопросов. Даже когда привезли таинственную, накрытую дырявой холстиной, клетку.
Сопровождал эту клетку начальник равеннской стражи Севастий, которого Бонифатий по старой привычке продолжал называть своим зятем. Пелагея сидела в углу палатки и слышала, как они обсуждали того, кто находится под холстиной.
— Ты совсем потерял рассудок?! — негодовал Бонифатий. — Августа назначила его консулом. У него обязанности в Равенне.
— Консулом изберут другого, — отвечал Севастий. — Аэцию вынесен смертный приговор. Он обречен.
— Кем обречен? Твоими дружками в масках?
— Не называй их моими дружками. Я всего лишь помог им свалить вину на Аэция.
— Так значит, он все-таки не виновен.
— В убийстве Констанция Феликса? Нет. Показания стражников были ложью. Жена Констанция Феликса умерла задолго до их прихода и никого не могла обвинить. Аэций виновен в другом. Он находится в сговоре с твоими врагами. Теперь я узнаю их имена. Доверься мне.
— Довериться?! Ты должен был исподволь расспросить Аэция, а вместо этого посадил его в клетку!
— Он не оставил мне выбора. На свободе за ним охотятся маски. Они убьют его прежде, чем успеет мне что-нибудь рассказать. Один из них напал на него прямо в доме. Я знал, что готовится нападение, но не знал, как именно это будет. Аэция обложили со всех сторон, словно зверя. Там повсюду были огни, но никто не подумал, что он отважится прыгнуть с высокой кручи. А я служил с ним и знаю, насколько отчаянная у него голова. Расставил внизу людей и ловушка захлопнулась. Остается избавиться от его сторонников в Аримине. Завтра к утру я заманю их на берег, и твои южане сметут эту свору.
Севастий был явно доволен собой.
— Да пойми ты, — попробовал втолковать ему Бонифатий. — Победа над сворой Аэция ничего не изменит. Я проиграл ему поединок. И уже никогда не смогу доказать свою правоту… Отпусти Аэция. Командовать римской армией должен он, а не такой калека как я.
— Перестань. Никакой ты пока не калека. В Маргусе тебя вылечат.
— А если не вылечат?
— Ну, тогда… — Севастий на мгновенье умолк, словно раздумывая. — Передашь свои полномочия мне.
— Тебе? Ты смеешься? Августа на это не согласится. Да и её сановники… Ну, какой из тебя магистр армии? Тебе не хватает опыта. Ты не показал себя в бою.
— Ничего. Теперь покажу. В бою со сторонниками Аэция.
— Отпусти его. Хотя бы на время сражения. В Армине он не убил меня. Я хочу отплатить ему тем же.
— Отплатишь, но по-другому. Он останется взаперти. Я уже принял решение.
— Принял решение, не посоветовавшись со мной!
— Все эти дни ты был пьян и пребывал в беспамятстве.
— Вино избавляет от боли, но не лишает разума.
— Попробуй достучаться до разума, когда человек валяется в собственном дерьме…
Так они препирались и спорили. Пелагея вдруг вспомнила, что забыла наполнить кувшин питьевой водой, и потихоньку выскользнула из палатки.
Спохватилась она поздновато. Снаружи было темно. На ночь в походном лагере не оставляли огней. И только у коновязи полыхало несколько факелов. Там, на больших повозках стояли бочки с водой и задернутая холстиной клетка.
До разговора, подслушанного в палатке, ни сама эта клетка, ни заключенный в неё человек не вызывали у Пелагеи пристального внимания, но теперь её отношение изменилось. Аэция она видела у торингов. Тогда его называли комитом Галлии. Он говорил с Бонифатием о переселении вандалов в Африку, предлагал использовать для этого римские корабли, и оба они выглядели как старые добрые друзья.
Понравился белокурый приветливый римлянин и Пелагее. Он произвел на неё приятное впечатление. Пожалуй, самое приятное среди тех, кого она видела в своей жизни. Меньше всего ей хотелось, чтобы такой человек враждовал с её мужем, и вот теперь, когда они помирились на пиру у августы, Севастий снова сбивается с ног, чтобы их поссорить.
Пелагея терпеть не могла Севастия. Считала, что он захватил полномочия её мужа, не выполняет приказов, помыкает им, пользуясь немощью после ранения. Бонифатий же ясно велел отпустить Аэция, но Севастий не захотел и слушать. При мысли об этом так и тянуло вызволить пленника и указать Севастию его место.
Пелагея потихоньку прошла вдоль палаток, но прежде, чем выйти на свет, решила немного понаблюдать. Из своего укрытия между палатками она видела и повозки, и клетку, и коновязь, что находилась чуть в стороне. Одинокий громила-охранник сидел на корточках возле кучи мусора и доставал из неё объедки. С виду — обычный олух, такого легко обмануть.
Напустив на себя величавый вид, Пелагея вышла из-за палаток и спокойным уверенным шагом подошла к коновязи. Поманила рукой громилу. В лагере к ней относились с почтением. Охранник тотчас же подбежал и вытянулся столбом, как вытянулся бы перед своим командиром.
— Пленника велено отпустить, — сказала ему Пелагея, старательно выговаривая слова. — Сделай это немедленно. Ты меня понял?
Охранник быстро кивнул и подбежал к повозке, на которой стояла клетка. Откинул холстину, и Пелагея увидела человека, находившегося внутри. Клетка была довольно тесной. Аэций сидел, упираясь в прутья затылком, весь в синяках, в кровоподтеках, с неподвижно закрытыми глазами. При свете факелов натыканных возле повозок он казался изваянием, а не живым существом. И все же Пелагея его узнала. Несмотря на синяки и кровоподтеки, изменившие облик, он по-прежнему притягивал её взгляд.
Охранник выхватил из-за пояса нож и принялся быстро кромсать веревку, которой был связан пленник. Аэций медленно открыл глаза. Повернул к Пелагее белокурую голову и взглянул на неё безразлично, словно не узнавая. Видимо, дали какое-то снадобье, чтобы не докучал в дороге. От этих снадобий пленники часто находятся в полудреме, и тогда с ними меньше возни. Понимал ли Аэций, что происходит вокруг? Охранник помог ему выбраться, но вместо того, чтобы спрыгнуть с повозки, он скатился с неё на землю и застыл без движения, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Сообразив, что идти он не сможет, Пелагея поставила на траву кувшин и бросилась к коновязи, возле которой виднелись на привязи несколько лошадей. Отвязала самую крайнюю, и вдруг почти у самого уха услышала вкрадчивый голос:
— Надумала от нас улизнуть?
И тотчас же перед ней появился Севастий, а к лежавшему без движения пленнику ринулись двое его подручных. Охранник попытался им что-то сказать, но в ответ получил удар и свалился на землю. Увидев это, Пелагея онемела от страха.
— Ай-яй-яй, — произнес Севастий, оттесняя её от коновязи. — Бонифатий, наверное, удивится, когда узнает, чем занимается его молодая жена.
