С Хрисафия тут же слетела маска страдания.
— Вы не ошиблись? Быть может, того человека звали Севастий? Я не хочу настаивать, но, по-моему, имя звучало именно так.
— Нет-нет. Не ошибся. Это один человек, — ответил Аспар. — Себа́стьен — это его настоящее имя. По крайней мере, так мне сказал Аэций.
— Ах, вот кто. Аэций… Как же я раньше не догадался, — воскликнул евнух.
— О чем вы? — не понял Аспар.
Хрисафий надменно вытянул губы.
— Несколько лет назад, точнее, довольно давно, ко мне обратился Петроний Максимус и попросил предоставить убежище родственнику Бонифатия. Помните, был такой полководец в Равенне? Войска Аэция проиграли ему битву при Аримине. А потом он скончался от ран.
— Помню. А как же, — кивнул Аспар.
— Так вот, — продолжил Хрисафий. — В этой битве участвовал зять Бонифатия, Себа́стьен. Многие прочили его новым магистром армии, но Аэций вернулся в Равенну, и Себа́стьену пришлось удалиться. Петроний Максимус уверял, что бедняге некуда скрыться, и попросил его спрятать. А теперь аттила под предлогом, что мы его прячем, требует дань на содержание гуннских вояк. В итоге здесь на востоке они неизменно воюют с нами, а на западе в Галлии выступают на стороне Аэция, то есть не против него, а — за. Каково?!
— Вы хотите сказать, что Аэций нарочно стравил нас с аттилой?
— Именно так, — снисходительно улыбнулся Хрисафий. — А вы ожидали другого? Я предлагаю вот что. Отправим к гуннам послом Анатолия. Поручим сказать, что Севастий находится в Галлии, и посмотрим, что будет.
— А где он на самом деле?
— Севастий? Скрывается в Африке и пиратствует там со своими людьми. Если приманка сработает и аттила направится в Галлию, это поссорит его с Аэцием навсегда. У гуннского зверя появится новый враг, а нас он оставит в покое.
— Что ж… попробуем сделать, как вы говорите, — сказал Аспар. — В успехе я не уверен, но попытка не пытка. А что касается золота, отправленного подставному аттиле, рекомендую составить отчет. Изложите события в выгодном свете. Их все равно никто не проверит.
— О, благодарю вас за ценный совет, — любезно ответил Хрисафий. — Я поручу сочинение Приску. А Вигила с Орестом подправят его ошибки.
Кийгород. Некоторое время спустя
Весть о приезде аттилы прилетела в Кийгород белой зимой. А сам он приехал, когда зазвенела капель. Весна была ранней, реки питались подтаявшим снегом и выходили из берегов. Зачем тащиться по слякоти, удивлялась Ильдика. А сердце тихонько билось в груди: «Ко мне он едет. Ко мне».
Встречать его вышли всем городом. Ильдика стояла у открытых ворот, прижимая к себе подросшего сына. Одела его тепло. А сама была налегке. Оставила голову непокрытой, чтобы не прятаться под безликим платком. Подрисовала почернее брови, надела серебряное налобье с большими височными кольцами, а золотистые волосы распустила волнами.
За спинами тех, кто стоял впереди, она не увидела, как появились гости. К воротам их провожала толпа. Со всех сторон выкрикивали приветствия, и особенно выделялись женские голоса. Слушая их, Ильдика с волнением думала, как сделать так, чтобы её приветствие отличалось от остальных. Взглянуть аттиле в глаза. Улыбнуться особой улыбкой. Будь на то её воля, она без раздумий кинулась бы ему на шею, ведь соскучилась, дожидаясь, когда приедет. Вспоминала о нем постоянно. Особенно ночью, когда оставалась одна и лежала в холодной постели, вспоминая его поцелуи и ласки. Но так ли ведет себя мать правителя города? Не должна ли вести себя строго?
«Ах, наплевать», — отмахнулась от этих мыслей Ильдика, все больше окутываясь радостным ожиданием.
И вот стоявшие впереди расступились. Ильдика затаила дыхание. Среди тех, кто приближался к воротам, она увидела только высокого длинноволосого воина, затянутого в броню из кожи и меха. Лицо его было сурово, брови нахмурены. Выслушал, как Ильдика бормочет привествие, и, бросив ей что-то вроде: «Ты изменилась», подхватил её сына на руки и двинулся дальше. С мальчиком он держался совсем по-другому, был приветлив и ласков, а Ильдику будто не видел. Пришлось ей плестись позади несолоно хлебавши.
Потом они вместе сидели за пиршественным столом. Пили, ели, слушали разговоры, сначала на трезвую голову, потом на пьяную. Здесь были все, кто приехал в Кийгород. Не было только Онегесия. Аттила ни словом его не вспомнил. А ведь, кажется, были как пальцы одной руки.
— Онегесий приедет позже? — решилась спросить Ильдика.
— Не приедет, — буркнул сидевший рядом, и отвернулся.
«Не хочет со мной говорить», — огорчилась Ильдика. Потихоньку встала из-за стола и повела уставшего за день сына в опочивальню. Уложила в постельку, накрытую мягкой пуховой периной, и сидела с ним, пока не уснул. Пела ему колыбельные песни, которые слышала в детстве. И такие они были тихие и спокойные, что и сама успокоилась. Задернула полог опочивальни, отделявший детскую спальню от взрослой, и вдруг увидала, что на кровати сидит аттила.
— Не прогоняй меня… — произнес он так глухо, что голос казался чужим.
Ильдика про себя возмутилась. Напился, и захотелось ласки? А до этого и смотреть не хотел.
— Я не твоя жена. Уходи, — произнесла с безразличием в голосе.
Какое-то время он молчал, потом шатаясь поднялся на ноги и повернулся, чтобы уйти. Ильдика взглянула ему в лицо и обмерла. Оно было мертвенно-бледным, как у покойника. В глазах — ничего живого, словно в них опустилась ночь.
Ильдика сама не заметила, как оказалась рядом.
— Что с тобой? — вырвалось из груди.
Он посмотрел на неё долгим замерзшим взглядом.
— Зачем тебе это знать?.. Ты ведь меня прогоняешь.
Вместо ответа Ильдика прильнула к нему, усадила рядом с собой на кровать.
— Расскажи мне все. И тебе станет легче.
— А что тут рассказывать, — услышала его голос. — Повздорили мы с Онегесием, и он от меня ушел. Я думал, опомнится и вернется… А он ушел насовсем. И нет у меня больше друга…
— Так ты бы поговорил с ним, — сказала Ильдика. — Или, хочешь, я помирю вас. Уверена, он будет рад.
— Не хочу. Раз ему наплевать на дружбу. Значит, и мне на неё наплевать.
После этого он уставился в пол и умолк. Ильдика не знала, как его оживить, и сама того не желая все крепче прижимала к себе, касалась губами шеи, подбородка, лба. Сперва он не отвечал, а потом ответил. Ильдика задержала дыхание и закрыла глаза.
* * *
Утром она пробудилась в постели одна, и все, что происходило ночью, показалось ей сном. Приятным сладким как мед, но все-таки сном.
Вспоминая свое блаженство, Ильдика закусила губу, удерживая улыбку. Не зря она накануне удалила из спальни нянек. Подспудно ведь знала, что аттила к ней явится, несмотря на суровый взгляд и внешнее безразличие. Кого он хотел обмануть, когда вместо сердца горит огонь? Даже просто находишься рядом и чувствуешь, как полыхает его желание…
