Он стоял по пояс в воде. На фоне серебряной лунной дорожки, мерцающей за его спиной, силуэт Карлоса казался черным. Даже чернее темного неба вокруг. Странный световой эффект. Он стал как будто больше. Нереально большим. Плечи и руки, и шея поражали мощью. Она подходила ближе, вздрагивая от прикосновений ступней к холодному песку, остывшему за три дня дождей… Когда он обернулся.
Нет, он не был черным. То есть не совсем. Его кожа под светом громадной луны стала темно-лиловой. И прозрачной. А под ней, переливаясь, текла по разветвленным венам черная кровь. И от этого казалось, что его тело переливается черно-фиолетовыми волнами. Глаза светились серебром, как луна, и серебряные волосы казались белыми.
Он взглянул на Юлию. Она стояла по щиколотки в воде парализованная. Реакция на страх у нее всегда была такая. Вместо мобилизации инстинкта самосохранения, она впадала в ступор.
Он взглянул на нее, и она не отвела взгляд. Просто потому, что не могла. И тогда ветер вокруг него завихрился, создав воронку диаметром метра в три. Мелкие брызги очерчивали светящийся круг. И чайки с диким испуганным криком взметнулись в разные стороны и исчезли вдали, предупреждая об опасности зазевавшихся сородичей.
Он, молча, протянул ей руки. И это было то, чего она ждала. Хотела подспудно все это время и — всю жизнь.
Юлия вошла в воду, теплую и свежую. А через секунду оказалась стоящей перед ним. Рядом с ним.
Вплотную к нему. И фиолетовое лицо склонилось так близко, что его почти не стало видно… Он улыбнулся и обнял ее за талию.
…Он, показался ей весь — чудовище, монстр, как и обещал.
Ледяной ветер гонит волну вокруг него, но, стоит ей взять его за руку, которую он протягивает ей, сразу становится тепло. Тепло и спокойно внутри его пространства. Так тепло и спокойно, как не было никогда в жизни. Будто все так и должно быть. Будто она вернулась домой или, скорее, вернулась к самой себе, наскитавшись в дальних, неприветливых, чужих странах и мирах.
Пугается она? Или — нет? Она чувствовала давно, все это время она предполагала нечто ужасное — и вот, пожалуйста. Она сама не знает, какова должна быть ее реакция.
Когда он схватил ее на руки, она должна была потерять сознание. Но не успела. Внезапно, прямо из воды он взмыл вверх — безо всякой силы притяжения! И она, прижатая к нему, инстинктивно обхватив его мощное напряженное тело ногами, уже висит в воздухе под полной луной. А под ними блестит черным агатом море. И огоньки города мерцают приветливо и уютно. И белые лодки вместо испуганных чаек качаются на черной воде. Юлия не боится высоты. Как можно бояться того, о чем всю жизнь мечтала?!
Он опять опускается в теплую, как парное молоко, воду. После прохладного воздуха она кажется едва ли не горячей. Он кружит ее в волнах с бешеной скоростью, как мифический тритон или Нептун, по спирали, все увеличивая диаметр кругов. Она хохочет, когда он, катает ее на своей могучей спине. Она мчится вперед, рассекая волны грудью, как русалка на носу старинного корабля. Брызги, соленые, горькие, едкие, заливают лицо и рот, когда она хохочет и визжит от восторга…
Потом он поворачивает к берегу. К маленькой бухточке под замком. Той самой, укромной, где она пряталась в то утро, когда решила отказаться от него навсегда! Той самой, где она увидела смерть.
Они тихо подплывают к песчаному берегу. И вот она лежит на прохладном мокром песке, и он нависает над ней. Склоняется все ближе, черный, фиолетовый, огромный. Сейчас, он ее сожрет. Или обратит. Или убьет. Она обнимает его, готовая к вечности.
В это время луна заходит за тучу, и он становится обычным Карлосом. Голым, загорелым, прекрасным. И она вдруг горько жалеет об этом. Значит, все это привиделось ее давно уже больному, сумасшедшему воображению, как жаль… Такой, как сейчас, он слишком хорош для нее. Но потом луна снова выходит, и он опять монстр. Острые белоснежные клыки отчетливо видны, когда он приоткрывает идеально очерченный темно-лиловый рот… Юлия закрывает глаза. И отворачивается, открыв ему шею.
Ничего не происходит. Минуту. Две. Три. Юлия не может открыть глаза. Несмотря на доверие и внутреннюю обреченность, ей страшно. Она боится увидеть то, чего не знает. И потому может испугаться гораздо сильнее, чем рассчитывает… поэтому и не видит, как белые клыки исчезают, вместе с ужасным выражением серебряных глаз. Нет, он не кусает ее. А поднимает снова в воздух, крепко прижав к сильной груди, не имеющей никакой температуры.
И вот — они уже на башне замка. Стоят на вершине, той самой, куда она так мечтала забраться, бессильно лежа на пляже. В одиночестве и горе. В глупом, несведущем человеческом горе. Влажные, босые ступни щекочет шероховатая каменная поверхность башни.
— Скажи, ты ведь то, что я думаю? — с надеждой спрашивает Юлия.
— Да.
— И ты можешь то, о чем я тебя попрошу?
— Могу.
— Ты поможешь этим людям? Я говорила тебе о них тогда, в парке Гуэль.
— Ты думаешь сейчас об этом?!
— Да!
— Почему?
Кажется, он правда не понимает! Даже теперь, под черно-фиолетовой маской, его черты выражают удивление и разочарование, граничащие с обидой.
— Потому что я счастлива! Счастлива!! Счастлива!!!
Ветер здесь такой сильный, что сдул бы ее с вершины башни как пушинку, как чайку с переломанным крылом. Как того глупого, доброго летучего мышонка, который не желал пугать по ночам маленьких детей. Ветер сорвал бы ее отсюда и швырнул в волны беспомощным человеческим телом. Если бы не он. Тот, что держит ее в тепле и спокойствии своей ауры. В крепком объятии черно-фиолетовых рук.
— Пожалуйста, помоги им.
— Довольно оригинальное желание для человека, который не прочь покончить с этим несовершенным миром…
Ветер разносит над морем его голос, тихий и вибрирующий, словно дыхание огромного зверя.
— Мне плевать на этот мир. И на себя в нем. Но они…
— Что — они?
— Я хочу им помочь.
— Почему?
— Они… Понимаешь, они любят друг друга. Они могут быть счастливы. Очень счастливы, если…
— Так ты…
Его голос грохочущим эхом разносится над тихим городком, перекрывая шум волн и гомон чаек, кружащихся над замком.
— Ты веришь в любовь и счастье?
— Для себя — нет, — Юлия ласково трогает ладонью темное лицо.
— Как? Не понимаю…
— Да, — она словно извиняется перед ним за это, — никто ведь не виноват, кроме меня, что я оказалась недостойной всего этого.
— Ты что… серьезно так считаешь?
— Я это знаю… Я не люблю никого. Не люблю этот мир и не люблю себя в нем. Я чудовище — как и ты, но есть люди… Но есть люди, достойные любви и счастья.
— Значит, мир не достоин, а некоторые люди… Почему ему так трудно осознать и поверить в то, что она говорит? Ведь это, единственная истина, которую она сама поняла о себе за всю прошлую глупую, никчемную жизнь!
